на одной стороне которой  изображен портрет Бонапарта с надписью:
Napoleon,  Empcreur des  Francais, а  на реверсе  другая надпись:
Republique Francaise, une & indivisible.




                             ГЛАВА XVI

[Созыв  Законодательного  собрания.  Поверка  народных   голосов.
Прибытие папы Пия VII во Францию. Коронование императора.]

Эпоха  коронования  приближалась. Кафарелли  писал  из Рима,  что
поручение,  на него  возложенное,  исполнено с  успехом. Наполеон
готовился  воссесть на  трон  старших сыновей  Западной Церкви  с
торжественного  соизволения и  по благословению самого  главы той
церкви.   Но  к   торжественности  обрядов  религии   нужно  было
присоединить    все    политическое    великолепие.    Сенат    и
Государственный  совет были  налицо; одно  только Законодательное
собрание требовало времени на  то, чтобы быть созванным, и декрет
об этом последовал 17 октября.

Члены  сената,  уже  каждый  порознь,  присягнули  императору,  и
президент его, Франсуа де  Невшато, даже произнес речь, в которой
заключались, между прочим, следующие слова:

"Ваше величество; в отдаленной будущности, когда дети детей наших
придут  признать своим  императором  одного из  ваших внучат  или
правнучат и представят ему  картину чувствований, нужд и ожиданий
нации,  то все  его обязанности,  как императора, могут  ему быть
напомнены в немногих словах. Стоит только сказать: "Государь, вас
зовут Бонапарт: помните Наполеона Великого!""

Когда  были собраны  народные  голоса, по  определению сената  28
флореаля  XII года,  и специальная комиссия  посредством Редерера
утвердила, что действительно  "три миллиона пятьсот семьдесят две
тысячи  триста  двадцать девять  граждан,  имеющих право  голоса,
объявили, что  желают утверждения наследственности императорского
достоинства  в  прямом,  законном  поколении, или  в  узаконенных
приемышах  Наполеона Бонапарта,  и  в законном,  прямом поколении
Иосифа Бонапарта  и Людвига  Бонапарта, тогда тому  же Франсуа де
Нешато  было  поручено принести  императору  поздравления с  этим
новым   доказательством  благодарности  и   доверия  французского
народа. На эту речь Наполеон отвечал:

"Я  восхожу  на трон,  на  который  призван единодушным  желанием
сената, народа  и воинов,  с сердцем, исполненным  предчувствия о
великих  судьбах  французской  нации,  которую я  первый  назвал
великою.

С  самого моего  детства  все мои  мысли были  посвящены ей;  и я
должен сказать, что все теперешние мои радости или печали зависят
от счастья и несчастья моего народа.

Потомки мои сохранят этот трон, первый в целом свете.

В военных  станах они  явятся первыми солдатами армии  и не будут
щадить своей жизни для блага отечества.

На  поприще  гражданской  службы  они  никогда  не  забудут,  что
презрение к законам и  потрясение общественных учреждений есть не
что иное, как  проявление слабости и недомыслия правительственных
лиц.

Вы,  сенаторы,   в  которых  я  всегда   и  постоянно  находил  и
советников, и  опору в самых  затруднительных обстоятельствах, вы
передадите  свой  дух  вашим  преемникам; будьте  всегда  первыми
советниками и опорою этого  трона, столь необходимого для счастья
нашей пространной империи".

Время  коронации  наступило. Пий  VII,  выехав из  Рима в  начале
ноября,  25-го прибыл  в Фонтенбло.  Наполеон, который  выехал на
охоту  нарочно  для  того, чтобы  встретиться  с  ним, поехал  по
Немурской дороге. Едва завидел  он экипаж Папы, как сошел с коня;
первосвященник сделал  то же,  и, поцеловавшись, оба  сели в одну
карету и прибыли в  императорский дворец в Фонтенбло, который был
заново  и великолепно  меблирован. Здесь  император и  Папа имели
между собой частые конференции;  они отправились оттуда 28 числа,
и в тот же день последовал их торжественный въезд в Париж.

Коронация была  назначена на  2 декабря; но  сначала не решались,
где быть церемонии. Иные  говорили было о Марсовом поле, другие о
церкви  в  Доме  инвалидов;  Наполеон предпочел  собор  Парижской
Божьей  Матери. Марсово  поле было  слишком полно  воспоминаний о
революции и поэтому не могло служить местом исполнения церемонии,
которая   восстанавливала   трон   и   религию   в   государстве,
ниспровергшем  и  тот, и  другую.  При теперешнем  обстоятельстве
всякое  сближение  между  годами  1804  и 1790  было  бы  большой
несообразностью.   Пий    VII   так   сохранял   чувство   своего
самодостоинства,   что   не  согласился   бы  пародировать   роль
Талейрана; а  Наполеон имел столько знания  приличий, что не стал
бы  и  предлагать ему  этого.  "Местом  церемонии коронования,  -
говорит  Наполеона  -   предлагали  было  избрать  Марсово  поле,
вследствие  сопряженных с  ним воспоминаний времен  федерации; но
прежние времена  уже совершенно изменились... Говорили  также и о
церкви   в  Доме   инвалидов,  по   причине  сопряженных   с  нею
воспоминаний о  военных подвигах; но  соборная церковь Богородицы
показалась  мне местом  более приличным  и удобным как  по своему
пространству,  так  и  потому,  что  в ней  все  сильнее  говорит
воображению..." (Пеле де ла Лозер).