присутственного   места  назначен  господин   Фонтанн.  Предпочтя
Фонтанна  другим  кандидатам, несмотря  на  его приверженность  к
королевской  партии,   Бонапарт  только  следовал  своей  системе
"слития",    посредством    которой    воображал   соединить    в
доброжелательстве к себе обе  крайние партии, то есть роялистов и
ультра-революционеров:  представителем  одной  считался  Фонтанн,
представителем другой - Фуше.

На рассмотрение Законодательного собрания, в заседание 16 января,
было  представлено  обозрение  положения Французской  республики.
Разумеется,  что  это  была  великолепная  картина  общественного
благосостояния. Господин  Фонтанн, во главе  депутации от совета,
принес  поздравления первому консулу.  "Законодательное собрание,
сказал  он  Наполеону,  -  изъявляет вам,  от  лица  французского
народа, благодарность за столько полезных трудов, предпринятых на
пользу земледелия и промышленности, от которых война не отвлекала
вашего внимания.  Случается, что привычка к  идеям высоким подает
людям  гениальным повод  пренебрегать мелочными  подробностями по
разным частям управления  государством; потомство не упрекнет вас
даже  и в  этом.  Ваша мысль  и исполнение  по  ней идут  рядом и
объемлют сразу все предметы.

Все совершенствуется;  ненависти потухают, оппозиции исчезают, и,
под  торжествующим  влиянием  гения,  все за  собой  увлекающего,
системы  и  люди, самые  противоречащие  друг другу,  сближаются,
смешиваются  и  единодушно  способствуют прославлению  отечества.
Обычаи и старые, и новые начинают согласовываться между собой...

Эти благодеяния,  гражданин консул,  суть плоды четырех  лет. Все
лучи  национальной  славы, которые  бледнели  в продолжение  пяти
годов, получили новый блеск, и вам мы обязаны этим блеском".

Казалось бы, что общий  восторг французов, предметом которого был
Бонапарт, и их единодушное согласие на дарование ему пожизненного
консульства должны  были обезоружить все партии  и принудить их к
бездействию;  но на деле  этого не  было: главы разных  партий не
переставали  восставать  и под  рукой  действовать против  нового
порядка вещей. С расторжением  амьенского мира Англия делалась их
сильной опорой.

В  этом  положении дел  они  тотчас  сообразили, что  продолжение
внутреннего  спокойствия   во  Франции  может  укоренить  жителей
западных ее областей в  мирном образе жизни, затруднит ход всяких
смут, и что необходимо  напасть на консула, прежде чем власть его
успеет укрепиться. Вследствие  этого был составлен заговор против
правительства и  жизни Бонапарта. Заговорщики, возбуждаемые тори,
распространились  от  Темзы до  берегов  Рейна.  Пишегрю вошел  в
сношения с знаменитым шуаном Калудалем; сам Моро принял участие в
этом  деле. "Каким  это образом  Моро тут вмешался?  - воскликнул
Наполеон. - Тот человек,  которого одного я бы мог еще опасаться,
который  один мог  бы, хоть  немного, быть мне  помехой, впутался
чрезвычайно неосторожно! Право, мне помогает моя звезда!.."

Открыв этот заговор, правительство не замедлило объявить о нем во
всеуслышание.   Все   чины   государства   явились  к   Наполеону
удостоверить его  в том,  что готовы употребить  все зависящие от
них средства  для уничтожения и впредь  подобных покушений на его
особу. Бонапарт отвечал им:

"Со  дня вступления  моего  в должность  верхнего правителя  было
сделано  множество  заговоров против  моей  жизни; воспитанный  в
лагере, я  никогда не  видал большой важности  в этих опасностях,
которых вовсе не боюсь.

Но не  могу не  быть тронут до  глубины души, помышляя,  какой бы
участи подвергся  ваш великий  народ, если бы  удалось совершение
последнего убийственного замысла; потому что замысел этот устроен
не столько против меня, сколько против народа.

Я уже  с давних пор  отрекся от сладостей частного  быта; все мое
время,   вся   моя  жизнь   посвящены  исполнению   обязанностей,
возложенных на меня судьбой и французским народом.

Заговоры  злых  людей  не  будут иметь  успеха.  Граждане  должны
оставаться спокойными: жизнь моя  не оборвется до тех пор, покуда
нужна отечеству. Но я хочу, чтобы народ французский знал, что для
меня  жизнь не  станет  иметь ни  цены,  ни цели,  если нация  не
сохранит ко мне любви и доверенности".

Высказывая  таким  образом, что  успехи  контрреволюции не  могут
иметь  места,  покуда  он   жив,  и  сопрягая  судьбы  Франции  с
собственной своей судьбой, Бонапарт довольно ясно высказывал, что
пожизненная власть, ему  вверенная, кажется ему недостаточной для
обеспечения будущности  государства, и  что он помышляет  о новом
порядке вещей. И мы вскоре увидим осуществление его замысла.

В  это время  Наполеон  запятнал себя  кровавым, неизгладимым  из
памяти  народов, преступлением.  Он  велел похитить  из баденских
владений герцога  Энгиенского, последнюю отрасль знаменитого дома
Конде, и предал его смерти.

Наполеон чувствовал и сам,  что убийство герцога навлечет на него
негодование современников и потомства, и потому при каждом случае
старался оправдаться.  Так, например, в своем  Духовном Завещании
он  говорит: "Я  велел  задержать и  судить герцога  Энгиенского,
потому  что  это  было нужно  для  безопасности,  пользы и  чести
французского народа..." Но где ж на это доказательства? Их нет; и
оправдание невозможно.

Предполагали,  что Бонапарт, окруженный  закоренелыми якобинцами,