Овладев, как бы мимоходом, городом Аостом, армия была остановлена
крепостью Бард, почитаемой за неприступную по положению своему на
вершине  отвесной скалы,  замыкающей глубокую долину,  по которой
надобно было проходить. Чтобы преодолеть такую преграду, в скале,
вне выстрелов крепости, пробили тропинку, и по ней пошла пехота и
конница;  потом,  выбрав  темную  ночь, обвязали  соломой  колеса
лафетов   и  артиллерийских   ящиков   и  таким   образом  успели
переправить орудия помимо  крепости, следуя по маленькой бардской
долине,  обстреливаемой  только  одной  батареей в  двадцать  две
пушки, огонь которых, направленный наудачу, нанес французам очень
незначительный вред.

В  самых первых  числах июня  главная квартира была  перенесена в
Милан,   и   здесь   Бонапарт,   провозгласив  учреждение   снова
Цизальпийской  республики, издал  к своему войску  прокламацию, в
которой, между прочим, говорит:

"Воины... вы  уже в столице  Цизальпийской республики; испуганные
неприятели  бегут перед  вами;  вы отбили  у них  и  госпитали, и
магазины, и запасные парки... Начальный подвиг кампании совершен.

Результатом всех наших усилий будут: слава непомрачимая и твердый
мир".

Но до  прочного мира было  еще далеко; и однако  же французы были
уже  накануне одной  из  тех решительных  побед, которые,  хотя и
неискренне,  хоть на  время,  принуждают врагов  откладывать свои
военные действия.

Девятого июня  Бонапарт переправился через По  и поразил имперцев
при   Монтебелло,   где   генерал   Ланн  покрыл   себя   славой.
Четырнадцатого  Наполеон   снова  настиг  неприятелей  в  долинах
Маренго   и  одержал   одну  из  самых   блистательнейших  побед.
Послушаем, как он сам рассказывает об этом деле:

"После  сражения  при Монтебелло  армия  двинулась, чтоб  перейти
Сиеру.  Авангард, состоявший  под начальством  генерала Гарданна,
встретив   24   числа  неприятеля,   который   не  допускал   его
приблизиться к Бормиде и охранял свои три моста близ Александрии,
разбил его, отнял две пушки и взял сто человек пленными.

В  то же  время  вдоль берега  По напротив  Валенсии приближалась
дивизия   генерала   Шабрана   с   намерением   воспрепятствовать
неприятелю  перейти за  эту реку.  Таким образом,  Мелас оказался
стесненным  между  двух  рек,  Бормидою  и  По.  У  него  отрезан
единственный путь,  по которому он мог  отступать после поражения
при Монтебелло; неприятель, казалось, не следует никакому плану и
еще не решил, как ему действовать.

Двадцать пятого  на рассвете  неприятель перешел Бормиду  по трем
мостам  и  принял намерение  прорваться  сквозь  наши войска;  он
двинулся всеми силами, напал врасплох на наш авангард и с крайней
живостью  начал  знаменитую  Маренгскую  битву,  которая  решила,
наконец, судьбу Италии и австрийской армии.

В продолжение  этой битвы мы четыре  раза отступали и четыре раза
шли вперед. Более шестидесяти орудий на разных пунктах переходили
попеременно то в одни, то в другие руки. Кавалерия двенадцать раз
с разным успехом ходила в атаку.

Было  три часа  пополудни. Десять  тысяч человек  пехоты обходило
наше  правое  крыло   по  прелестной  Сен-Жюльенской  долине;  их
поддерживали  конница   и  многочисленная  артиллерия.  Гренадеры
гвардии,  построясь в  каре,  стали посередине  этой долины,  как
гранитный редут: ничто не  могло сбить или сдвинуть их с места; и
конница, и  пехота, и  артиллерия - все  действовало против этого
батальона, -  и все тщетно. Тогда-то  подлинно увидели, что может
горсть людей истинно храбрых.

Такая отчаянная оборона гвардейских гренадеров задержала движение
левого неприятельского фланга, покуда не подоспел генерал Монние,
который взял в штыки деревню Кастель-Чериоло.

В это  время имперская  кавалерия сделала быстрый  бросок на наше
левое крыло,  и без  того уже довольно  расстроенное, и принудила
его отступить.

Неприятель шел  вперед всей  линией и сыпал на  нас картечь более
чем из ста орудий.

Дороги  были  покрыты  бегущими,  ранеными,  обломками  ящиков  и
лафетов. Неприятелей допустили приблизиться на ружейный выстрел к
деревне Сен-Жюльен,  где была построена в  боевом порядке дивизия
генерала Дезе, имея впереди себя восемь орудий легкой артиллерии,
а на  флангах по батальону, построенному  в полукаре. Все беглецы
собирались за них.

Уже   неприятель  стал   делать  ошибки,   предзнаменовавшие  его
поражение: он начал слишком растягивать свои фланги.

Присутствие первого консула поддерживало мужество войск.

„Дети! -  говорил он им. - Помните,  что я имею привычку ночевать
на поле битвы".

При криках: „Да здравствует первый консул!" Дезе живо повел атаку
с  центра.  Ряды  имперцев  в  одну  минуту  расстроены.  Генерал
Келлерман, который  в течение целого дня  прикрывал своей тяжелой
кавалерией отступление  нашего правого  крыла, кинулся в  атаку с
такой быстротой  и так кстати, что были  взяты в плен шесть тысяч