великий политический переворот последовал в девять часов вечера.

Был уже  одиннадцатый час ночи, а Бонапарт  за весь день не успел
еще  съесть и  куска хлеба.  Но возвратясь  домой, он  не занялся
удовлетворением   физических  нужд,   а  написал   прокламацию  к
французскому народу:

"При возвращении моем в  Париж я нашел разъединение всех властей,
которые соглашались только в одном том, что конституция вполовину
уничтожена и не может охранять отечественного блага!

Все партии  обратились ко  мне, доверили мне  свои планы, открыли
тайны и просили моей помощи: я отказался пристать к которой бы то
ни было.

Совет старейшин потребовал моего содействия; я исполнил его волю.
План общего  возобновления был составлен лицами,  в которых нация
привыкла видеть защитников прав собственности".

Вслед за  этим Бонапарт  излагает события в  Сен-Клу и подтвердив
своим   свидетельством   смелую  выдумку   Люсьена  о   кинжалах,
заканчивает так:

"Французы! Вы,  конечно, отдадите справедливость  усердию воина и
гражданина, преданного пользе отечества..."




                             ГЛАВА Х

               [Учреждение консульского правления.]

Вся Франция,  за исключением  разве очень немногих  буйных голов,
усталая  от преступлений  революции, поспешила  одобрить поступок
Бонапарта;  масса  народа и  все  партии согласились  с тем,  что
происшествие в Сен-Клу может иметь спасительное влияние на дела и
прекратить совершенный  беспорядок, в котором находилась Франция.
Говоря  об  этом  событии,  Наполеон впоследствии  сказал:  "Всем
лицам,  принимавшим  участие  в  этом достопамятном  политическом
перевороте, не  следует оправдываться, если их  станут обвинять в
нем; им довольно будет  сказать, по примеру известного римлянина:
"Мы свидетельствуем,  что спасли  отечество; идите вместе  с нами
благодарить богов".

Когда Бонапарт явился с мечом в руках, чтобы заменить собственной
мыслью  и  своей   единственной  волей  законы  и  правительство,
установленные народом,  то это случилось потому,  что и законы, и
правительство  республики  были вовсе  дурны. Революция  повергла
Францию  в  бездну  зол,  и  концентрация власти  в  одних  руках
осталась   единственной  надеждой  спасения   государства.  Народ
доказал это,  одобрив с  восторгом поступок Наполеона;  и теперь,
после  стольких его ошибок,  народ все  еще видит в  нем великого
человека.

Чтобы  дать   понятие  о  степени  того   беспорядка,  в  котором
находилась Франция  во время Директории,  довольно будет сказать,
что  когда Наполеон похитил  из рук  ее власть и  имел надобность
послать   курьера  к   командующему   армией  в   Италии,  то   в
государственном казначействе не нашлось денег на прогоны, а когда
консул  захотел  узнать  о  состоянии  армии,  так  вынужден  был
отправить по  полкам нарочных чиновников  для составления войскам
списков,  которых не  было  в военном  министерстве. "По  крайней
мере, - говорил Бонапарт  членам этого министерства, - у вас есть
роспись  жалованью,  так  мы  по  ней можем  добраться  до  числа
солдат". -  "Да мы  солдатам-то не платим  жалованья", - отвечали
они.

На самом первом заседании  консулов Сиейес, который, полагаясь на
свои лета  и прежние политические действия,  льстил себя надеждой
быть  президентом, спросил  своих товарищей:  "Кто ж у  нас будет
президентом?" - воображая, что они уступят ему эту честь. Но Роже
Дюко  живо ответил:  "Разве вы  не видите, что  президент генерал
Бонапарт?"

Сиейес напыщенный метафизикой,  никак не воображал, чтобы молодой
человек,  воспитанный  в  лагере  и  который  казался  совершенно
преданным  одному   военному  искусству,  стал  оспаривать  славу
изобретения новых  правительственных мер  у старинного дипломата,
про которого довольно справедливо говорили, что у него всегда про
запас найдется  в кармане конституция. И  потому он, нисколько не
сомневаясь,  смело  предложил  товарищам  плод  своих  ежедневных
размышлений;   но  когда   дошел   до  того   параграфа,  которым
предполагалось  учредить  Великого  Избирателя  (grand-electeur),
который бы жил в  Версале, получал шесть миллионов жалованья и не
имел  бы никакой  другой  обязанности, кроме  как назначать  двух
консулов,  с  утверждения их  сенатом,  а сенату  предоставлялось
право лишать достоинства не только этих двух консулов но и самого
Великого Избирателя, то Бонапарт захохотал и, говоря его словами,
"пошел рубить  сплеча" метафизические  нелепости своего товарища.
Сиейес,  столько  же тщеславный,  как  и  робкий, когда  встречал
твердое сопротивление, начал довольно плохо оправдывать свой план
аналогией  с  королевской   властью;  но  Бонапарт  отвечал:  "Вы
принимаете тень за действительность, да и каким же это образом вы
могли себе  представить, чтобы какой-нибудь человек, мало-мальски
талантливый   и   честный,   согласился   играть   роль   свиньи,
откармливаемой на убой сколькими-то миллионами?"

С этой  минуты между  воином и метафизиком все  было кончено. Они
оба поняли, что им нельзя долго идти по одной дороге. Конституция