И  снова на  Марсовом  поле, после  десяти лет  смут  и бедствий,
собралось неисчислимое  множество народу.  Офицеры, присланные от
армий рейнской и итальянской, развернули перед консулами знамена,
отбитые  у  неприятелей, которые  приносили  в  дар отечеству,  и
Бонапарт обратился к депутатам армий со следующими словами:

"Знамена,  представляемые  правительству  в  присутствии  жителей
нашей   огромной    столицы,   свидетельствуют   о   гениальности
главнокомандующих   Моро,  Массена   и  Бертье,   о  достоинствах
генералов, их помощников и о мужестве французских воинов.

Возвратясь в  лагеря, скажите солдатам, что  к первому вендемьеру
народ французский ожидает от  них или известия о заключении мира,
или новых знамен, отбитых у неприятеля".

В этой речи достойно  примечания то, что Бонапарт, поставленный в
необходимость умолчать о  себе и выхвалить других военачальников,
зная,  впрочем,  что имя  его  не будет  забыто народом,  нарочно
назвал  тех   генералов,  которые   более  других  могли   с  ним
соперничать, и  упомянул о  Моро и Массене прежде,  чем о Бертье,
своем поверенном и друге.  Это было ловкое средство показать, что
он не питает ни малейшей зависти к знаменитым воинам, и что вовсе
не думает, будто они  и вправду могут быть его соперниками. Такие
слова   проявляют   гордую   самосознательность  гения,   которая
выказывается  из-за  вынужденной  скромности  официальной речи  и
никогда  так явно  не обнаруживает своего  личного превосходства,
как когда выставляет на вид достоинства других.

Празднество  заключилось  пиром, данным  первым консулом  главным
властям республики,  на котором он предложил  тост: "За 14 июля и
за нашего повелителя - за французский народ!"




                             ГЛАВА XII

[Учреждение  Государственного   совета.   Люневильский  конгресс.
Праздник   в  честь  основания  республики.  Два заговора. Адская
машина.]

Вскоре после 14 июля  первый консул подписал прелиминарные статьи
мира  между   Францией  и  Австрией  и   доказал  то  миролюбивое
расположение,  которое  обнаружил в  речи  своей  к депутатам  от
армий.

Месяцем  позже   Бонапарт  занялся  учреждением  Государственного
совета и назначением его членов.

Третьего  сентября заключил  он торговый и  дружественный договор
между Францией и Соединенными Штатами:

а 20-го сентября, получив отказ австрийского императора подписать
прелиминарные  статьи,  назначил новый  конгресс  в Люневиле,  на
который  представителем Французской республики  отправил генерала
Кларка.

Праздник, данный 1 вендемьера, был торжественным, как и праздник,
бывший 14  июля. На  нем присутствовали депутаты  от властей всех
департаментов. В  этот день  было назначено начать  сооружение на
площади  Побед национального  памятника в  честь Дезе  и Клебера,
которые  пали  в один  и  тот  же день,  первый  при Маренго,  от
неприятельской пули, а другой в Каире, под кинжалом убийцы.

Перенесение праха Тюренна в храм Марса, исполненное по приказанию
консулов,   еще   более  придало   торжественности  празднику   1
вендемьера. Военный министр Карно  произнес по этому случаю речь,
достойную  знаменитого  воина, в  честь  которого  говорил ее,  и
достойную  себя,  потому  что  та  речь  была  похвала  воинскому
искусству,  скромности,   гению,  общественной  и  частной  жизни
великого  Тюренна, произнесенная  человеком, который  подобно ему
оказал большие услуги отечеству  и военными своими дарованиями, и
высокой  своей  нравственностью. В  этом  похвальном слове  Карно
сумел связать  имена Клебера  и Дезе с именем  храброго и ученого
Латур д'Овернья,  только что  павшего на поле битвы  в Германии и
который приходился в родстве Тюренну.

Восьмой  год   основания  республики  был   также  ознаменован  и
открытием в Сен-Сире Пританея.

Однако  же, несмотря  на торжественность  народных пиршеств  и на
усилия  первого консула  не слишком  возбуждать в  так называемых
патриотах  сомнения  насчет  своих  тайных  намерений,  средства,
употребленные им  для присвоения власти,  и расположение, которое
он   с  тех   пор   обнаруживал  к   уничтожению  республиканских
постановлений, не могли  не возбудить фанатизма некоторых агентов
республики, способных замыслить и исполнить убийство человека, на
которого  они смотрели не  иначе, как  на похитителя и  тирана. В
числе  таких  фанатиков  были  бывший  депутат  Арена,  скульптор
Чераки, Топино-Лебрен,  ученик Давида,  и Дамервилль. Бездельник,
по  прозванью Гаррель,  употребил  в свою  пользу их  ненависть к
Бонапарту, втянул в заговор  и все открыл полиции; так что первый
консул до того почел себя в безопасности от этого заговора, что в
тот же  вечер поехал  в театр, где  заговорщики предположили было
напасть на него.

Со своей  стороны и те, которые  ожидали найти в Бонапарте нового
Монка, не  видя исполнения своих ожиданий,  составили тоже против
него  заговор и  устроили известную  "адскую машину". Это  было 3