также и  о мире внешнем, которым  ему очень хотелось ознаменовать
начало  своего высшего  управления Францией. Поэтому  он приказал
Талейрану открыть переговоры с лондонским кабинетом, а 26 декабря
1799,  в  самые  первые   дни  принятия  консульства,  так  писал
английскому королю:

"Бонапарт, первый консул  республики, Е. В. Королю Великобритании
и Ирландии.

Призванный  желанием французского  народа  занять первое  место в
правительстве  республики, я  считаю  пристойным, при  самом моем
вступлении в должность, прямо сообщить о том вашему величеству.

Неужели война,  уже в течение восьми  лет опустошающая все четыре
части света, должна быть  вечной? Неужели нет никакой возможности
объясниться друг с другом?

Каким же образом две просвещеннейшие нации Европы, которые сильны
и  независимы, могут  приносить в  жертву пустым идеям  о величии
благо торговли, внутреннее благоденствие, счастье семейств? Каким
же  образом   они  не  чувствуют,  что   мир  есть  первейшая  из
потребностей, так же, как и первейшая слава?

Эти чувства  не могут  быть чужды сердцу  вашего величества, вам,
царствующему над великим народом с единственной целью сделать его
счастливым.

Вашему величеству  благоугодно будет принять это  письмо как знак
искреннего  моего желания  усердно содействовать, во  второй раз,
заключению  всеобщего  мира  без  всяких  промедлений,  с  полной
доверчивостью  и без  тех  форм, которые,  быть может,  нужны при
переговорах между небольшими владениями, чтобы скрыть их обоюдную
слабость, но  в делах  между сильными государствами  не служат ни
чему, и только проявляют намерение обмануть друг друга.

И Франция, и Англия,  употребив во зло свои силы, могут еще долго
поддерживать между собой войну на несчастье всех народов; но смею
сказать,  что  участь всех  просвещенных  наций  тесно связана  с
окончанием войны, объемлющей все части света.

Бонапарт".

Ясно, что  Наполеон опасался для Франции  враждебного отношения в
одно  время двух  таких сильных  держав, каковы  Великобритания и
Австрия; и  потому начал  переговоры и с лондонским,  и с венским
двором, чтобы склонить к  себе или тот, или другой. Но английский
король  отвечал  через  лорда  Гранвиля, что  считает  неуместным
входить в  непосредственную переписку с консулом,  а венский двор
отверг все его предложения.




                             ГЛАВА XI

[Перемещение  консульской  резиденции в  Тюильри. Новая итальянская
кампания.  Битва  при  Маренго. Возвращение  в  Париж. Национальный
праздник.]

Первый  консул  хорошо  понимал  всю  важность  форм,  в  которые
облекается власть,  и все  влияние наружного блеска,  которым она
окружает  себя;  он прилежно  занялся  всем, что  могло в  глазах
народа    придать    его    власти    большую    блистательность.
Местопребыванием     прежних    властителей     республики    был
Люксембургский  дворец;  но власти  эти  пали при  рукоплесканиях
нации, которой наскучило  страдать под их беззаконным правлением;
этого  уже  было  довольно,  чтобы  Бонапарт не  захотел  жить  в
Люксембурге. Ему показалось там тесно; консулу понадобился дворец
королей,  потому  что  он  и  действительно имел  в  своих  руках
королевскую  власть; Наполеон  распорядился переехать  в Тюильри,
место,  освященное   в  народных  воспоминаниях,  как  всегдашнее
пребывание  верховной  власти, как  некоторый род  отечественного
алтаря.  Ревностные республиканцы  старались,  правда, распустить
молву, что такое распоряжение первого консула отзывается желанием
восстановить  монархию;  но  и  Конвент, и  Комитет  общественной
безопасности  еще  прежде   Бонапарта  помещались  в  Тюильри,  и
приверженцы первого  консула говорили,  что он только  следует их
примеру.

Приняв решительное намерение  перейти в чертоги королей, Наполеон
назначил для  этого день 19  января 1800 года, и  когда этот день
наступил, он сказал своему секретарю:

"Итак, наконец  мы будем ночевать в  Тюильри!.. При переезде туда
меня должна сопровождать свита; скучно, да нечего делать: надобно
говорить глазам;  это хорошо для народа.  Директория была слишком
проста; оттого  ее и  не уважали. Простота  хороша в армии;  но в
большом  городе, во  дворце глава правительства  должен стараться
всеми средствами обращать на себя взоры..."

Ровно  в   час  пополудни   Бонапарт  выехал  из   Люксембурга  в
сопровождении  поезда,  главное  великолепие  которого  составлял
парад войск.  Полки шли  с музыкой впереди; генералы  и штаб были
верхом;  народ  толпился со  всех  сторон.  Глаза каждого  искали
первого консула, который ехал в карете, запряженной шестью серыми
лошадьми,   подаренными   ему   австрийским   императором   после
заключения   кампо-формийского  трактата.  Камбасерес   и  Лебрен
помещались  в   той  же   карете,  спереди,  и   казались  только
камергерами своего товарища. Поезд  тянулся по большей части улиц
Парижа, и народ везде встречал Бонапарта с восторгом.