(Sieyes),  который  в глубине  души  питал  уважение к  священной
королевской  власти, искал  только случая  быть ей  полезным. Что
касается  Роже  Дюко,  то  он  во всем  совершенно  соглашался  с
Сиейесом.  Однако  же Бонапарт  сначала  не  разгадал было  этого
неизбежного сообщника и даже  обошелся с ним с обидным презрением
на обеде, данном ему  Гойе, на другой день свидания его с членами
Директории, при  котором с обеих сторон  была обнаружена взаимная
холодность.   По  выходе   из-за   этого  обеда   Сиейес  сказал:
"Взгляните,  как   этот  маленький  нахал   обращается  с  членом
властительного  собрания,   которому  бы   следовало  велеть  его
расстрелять!"

Но  это взаимное  неблагорасположение метафизика с  воином вскоре
уступило  их   общему  желанию  изменить  политическое  положение
Франции.  Раз  кому-то случилось  сказать  при Бонапарте:  "Ищите
поддержки в  тех людях, которые считают  за якобинцев всех друзей
республики,  и  будьте уверены,  что  Сиейес стоит  в числе  этих
людей",   с   той  поры   нерасположение   Наполеона  к   Сиейесу
уменьшилось, или, по крайней мере, он начал скрывать это чувство,
чтобы привлечь на свою сторону человека, которому прежде оказывал
презрение.  Директория, желая  избавиться от  опасного соседства,
хотела предоставить Бонапарту начальство над любой армией. Но это
предложение,  лестное бы  для всякого  другого, не  могло льстить
самолюбию будущего императора.

Происшествия восемнадцатого брюмера были предварительно обсуждены
в совете Люсьеном Бонапартом, Сиейесом, Талейраном, Фуше, Реалем,
Реньо  де Сен  Жан д'Анжели  и некоторыми другими.  Особенно Фуше
показал себя  нетерпеливым в уничтожении республиканской системы;
он  сказал секретарю  Наполеона: "Пусть ваш  генерал поторопится;
если он промедлит, то погибнет".

Камбасарес и Лебрен присоединились не вдруг. Роль заговорщиков не
согласовалась  с осторожностью  одного и с  умеренностью другого.
Бонапарт,  узнав о  их нерешительности,  вскричал, как  будто уже
располагая судьбами  Франции: "Не  хочу проволочек; пусть  они не
думают, что  нужны мне,  пусть решаются сегодня, а  если нет, так
завтра будет  поздно, я  чувствую себя в силах  действовать и без
посторонней помощи".

Почти все генералы,  пользующиеся некоторой известностью и бывшие
в ту пору в  Париже, вошли в ряды Бонапарта, сам Моро предоставил
себя в  его распоряжение. Но  знаменитому заговорщику недоставало
содействия  того  из своих  товарищей  по оружию,  чьи таланты  и
характер внушали ему самые большие опасения. Бывший тогда военным
министром   генерал   Бернадот   хотел   защищать  республику   и
конституцию  III  года.  Однако  же Иосиф  Бонапарт,  родственник
Бернадота,  успел уговорить  его  приехать к  брату в  самое утро
восемнадцатого  брюмера.  Все  генералы  собрались уже  в  полной
парадной  форме,  один  генерал  Бернадот приехал  в  гражданском
платье. Это  показалось очень досадным Наполеону,  он тотчас взял
его за  руку и вышел с  ним в кабинет, где  немедленно и искренне
открыл  ему  свои  намерения.  Наполеон сказал  Бернадоту:  "Ваша
Директория всем  ненавистна, необходимо изменить образ правления.
Наденьте  мундир: я  не могу  вас дожидаться;  вы найдете  меня в
Тюильри, в  кругу всех наших товарищей.  Не надейтесь ни на Моро,
ни на Бернонвилля, ни на других близких к вам генералов. Когда вы
лучше узнаете  людей, то увидите, что  они много обещают, да мало
делают.  Не доверяйте  им". Бернадот  отвечал, что он  не намерен
принимать  участия в  революции,  и Бонапарт  потребовал от  него
обещания оставаться по крайней мере нейтральным. Сначала Бернадот
согласился   только   наполовину.  "Я   останусь  спокойным   как
гражданин, - отвечал он, - но если Директория даст мне приказание
действовать, то стану действовать". Получив такой ответ, Бонапарт
не увлекся  пылкостью своего характера, а  напротив, рассыпался в
самых  лестных  обещаниях  перед  человеком, чье  влияние,  ум  и
храбрость могли ему быть очень полезными.

Между тем Совет старейшин прислал Наполеону следующий декрет:

"1) Законодательное собрание перемещается в Сен-Клу.

2) Члены Совета соберутся туда завтра, 19 числа, в полдень.

3)   Исполнение  настоящего   декрета  возлагается   на  генерала
Бонапарта.  Он должен  принять  надлежащие меры  для безопасности
народного представительства.  Вся национальная  гвардия и войска,
находящиеся  в   Париже  и  его  окрестностях,   и  войска  всего
семнадцатого   военного   округа  поступают   немедленно  в   его
непосредственное распоряжение...

4)  Генерал  Бонапарт  должен   явиться  в  Совет  старейшин  для
принесения присяги..."

Наполеон  ожидал  получения  этого  декрета, написанного  по  его
согласию с  членами Совета,  державшими его сторону.  Он прочитал
его  собранным  войскам и  прибавил,  что надеется  на их  полную
доверенность.

Декрет  Совета старейшин  был обнародован  при барабанном  бое по
всем  кварталам  Парижа.  Потом  Бонапарт  издал  прокламацию,  в
которой  говорил:  "Я  беру  на  себя  попечение  о  безопасности
народного представительства..."

Таким  образом,  Бонапарт  был,  по-видимому, законно  облечен  в
полновластие над столицей,  а Директория ничего не предпринимала,
и,  сказать к  ее оправданию,  не могла ничего  предпринять. Гойе
простосердечно  сидел у  себя  дома, в  Люксембурге, дожидаясь  к
обеду главу  заговорщиков, который в этот  день напросился к нему
обедать  специально для  того,  чтобы посредством  этого удержать