только Наполеон  знал существенное назначение  всех этих огромных
военных приготовлений.  Угрожая Англии,  он в то  же время видел,
что на горизонте континента  собираются тучи, что буря эта должна
скоро  разразиться, и  потому-то,  делая вид,  будто готовится  к
морской   экспедиции,    в   самом   деле    помышлял   о   войне
континентальной.

Недалеко  от Кесаревой  башни, на пространной  равнине, собралось
под  начальством  маршала  Сульта  восемьдесят  тысяч  воинов  из
Булоньского  и  Монтрельского лагерей.  Император  явился к  ним,
окруженный всеми знаменитыми французскими полководцами той эпохи.
Он  поместился  на  возвышении  вроде трона  и  повторил  громким
голосом  прежнюю формулу  присяги кавалеров.  Слова его  и теперь
были  приняты с  таким  же восторгом,  как при  церемонии  в Доме
инвалидов, и Наполеон был этим так доволен, что впоследствии один
из  его адъютантов,  генерал Рапп,  сказал, что  он никогда  - ни
прежде, ни после, не видывал императора таким веселым.

Однако  ж  радость  этого  дня была,  около  вечера,  потревожена
сильной   бурей,  грозившей   погубить  часть   флота.  Наполеон,
извещенный  об этой  опасности,  тотчас поспешил  к пристани  для
личных  распоряжений.   Но  когда  он  прибыл   на  место,  гроза
кончилась, и опасность миновала. Флотилия, не потерпев нисколько,
вошла  в  гавань, а  Наполеон  возвратился в  лагерь, где  войско
немедленно предалось веселости. Празднество кончилось фейерверком
на  взморье;  отблеск  этих  потешных  огней  был  виден  даже  с
противолежащего берега Англии.

Во время  пребывания Наполеона  в этом лагере  случилось, что два
английских пленных  матроса успели уйти из-под  стражи и, не имея
никаких  инструментов, кроме  ножа, ухитрились  сделать маленький
челночок  из  нескольких  кусков  дерева, которые  сколотили  как
могли;  в этой-то лодке,  которую бы  легко унес на  спине каждый
мальчик,  решились они  попытаться доплыть до  одного английского
фрегата, курсировавшего  в виду французских берегов.  Но едва эти
отважные  люди  пустились  в открытое  море,  как  их заметили  с
брандвахты  и  опять  взяли.  По  военным  законам  их  следовало
расстрелять как  шпионов. Между тем слух  об отважном предприятии
храбрецов распространился по всему  лагерю, дошел до Наполеона, и
он пожелал их видеть.

"Правда ли, - спросил император, - что вы на такой доске решались
переплыть море?"  - "Ах, ваше величество!  - отвечали они. - Если
вы  изволите  сомневаться,  то  позвольте  только,  и  мы  сейчас
пустимся". - "Хорошо; позволяю.  Вы люди смелые и предприимчивые;
я люблю храбрых, но не хочу, чтобы вы рисковали жизнью; дарую вам
свободу и, кроме того, прикажу вас доставить на английское судно.
Скажите  же   в  Лондоне,  как  я   уважаю  мужество,  даже  и  в
неприятелях..." И Наполеон, щедро одарив матросов, отпустил их. В
бытность свою  на острове Святой Елены  он любил припоминать этот
случай и не раз рассказывал его окружающим.

Мы  уже  сказали,  что  Наполеон предвидел  неминуемую  войну  на
континенте  и   потому  старался  всеми  средствами  поддерживать
энтузиазм своих воинов. Из  остатков революционной армии он начал
устраивать полки императорские,  ту "большую армию", которой было
предопределено  побывать во  всех столицах Европы  и сокрушиться,
наконец,  о  сильную волю  Александра  Благословенного и  крепкую
грудь народа, верного царю и вере.

Приготовления к войне не мешали, однако же, императору заниматься
и устройством гражданской  части. Напротив, он старался показать,
что   гений  его   равно  объемлет  все   ветви  государственного
управления, и  что мысль  его, все такая же  светлая, без всякого
затруднения  может переноситься  с предмета на  предмет. Таким-то
образом, пребывая в лагере,  он основал "десятилетние премии", по
случаю чего издал следующий декрет:

"Наполеон, император французов, и проч.

Имея намерение поощрять  науки, словесность и художества, которые
так много способствуют знаменитости и славе народов; желая, чтобы
Франция  как  можно более  Отличилась  на этом  поприще, и  чтобы
наставший  век был  для нее  еще славнее прошедшего;  желая также
знать  людей, которые  наиболее будут  способствовать процветанию
наук, словесности и художеств; повелели и повелеваем следующее:

Статья  I. Через  каждые  десять лет,  в день  18  брюмера, будут
раздаваться   собственной  моей   рукой  большие   премии;  место
церемонии  и   самый  обряд   ее  совершения  будут   каждый  раз
предварительно назначены.

II.  Все  произведения  по  всем  отраслям  наук,  словесности  и
художеств,   все   полезные   новоизобретения,   все   заведения,
клонящиеся    к   усовершенствованию   земледелия    и   народной
промышленности,  все, совершенное  в течение десятилетия  за один
год  до  раздачи  премий,  будет  допущено  к  состязанию  на  их
получение.

III. Первая  раздача премий имеет быть  18 брюмера XVIII года, и,
согласно с  предыдущей статьей, все произведения, новоизобретения
и заведения,  начиная от 18  брюмера VII года до  18 брюмера XVII
года, могут вступить в состязание.

IV. Эти  большие премии будут одни в  десять тысяч, другие в пять
тысяч франков.

V. Число  больших премий  в десять тысяч франков  будет девять, и
они назначаются: