Итак, первая русско-турецкая  война  1768-1774 гг.  В книге Радзинского
есть   восхитительный   пассаж,  посвященный  ее   началу,  лишить  читателя
знакомства с которым мы считаем себя не вправе.  Буквально в  предшествующей
строке речь идет  о  попытке  Орловых осенью 1762 г. понудить  Екатерину  II
заключить  официальный брак с Григорием Григорьевичем и отказе  императрицы.
Далее Алексей говорит:
     -- Вот после этого  я  и захворал...  да  чуть было не помер с обиды за
брата...
     Лицо Екатерины склоняется над Алексеем.
     --  Сколько  в беспамятстве пролежал. -- Она  улыбалась  благодетельной
своей улыбкой. -- Доктора вылечить не могут, потому что  не знают:  богатырь
ты -- и не можешь жить в праздности... Это брат твой по месяцу кутить может,
а тебе без дела нельзя -- хвораешь без дела... Войну с турками начинаю. Тебе
флот поручаю -- весь флот в архипелаге под твое начало...
     Вот как оказывается дело  было. А  мы-то по серости своей предполагали,
что   первая   русско-турецкая   война   разразилась   из-за    столкновения
экономических и  политических  интересов  Российской  империи  и Оттоманской
Порты в Крыму  и Северном Причерноморье. Однако вульгарный материализм  явно
вышел из моды, поэтому войну задумывают, чтоб вывести "больного" А.Г. Орлова
из комы, в которой он находится... (вот тут автор явно хватил)  с конца 1762
аж по 1768 г.
     Не  можем  удержаться  от досужего  совета писателям: перечитывайте  за
собой написанное! Хотя бы иногда. Кто же доверит  флот  человеку, шесть  лет
провалявшемуся в беспамятстве? От которого к тому же отказались все доктора.
Его соборовать в пору, а не в Архипелаг гнать.
     Однако  Орлов  поехал  все-таки  в  Архипелаг,  а  не   на  кладбище  в
Александро-Невский  монастырь.  Следовательно, все  эти годы  он  был чем-то
занят. При чем  чем-то  таким важным, что Екатерина  посчитала  себя  вправе
поставить его, сухопутного офицера, во главе эскадры, прикомандировав к нему
профессиональных флотоводцев, настоящих "морских волков" Г.А. Спиридова и С.
Грейга: чтобы в море дров не наломал.
     Так  в чем же дело? Оказывается, А.Г. Орлов был одним  из самых твердых
сторонников  активной  внешней  политики  России на  юге:  он составлял  для
Екатерины  проекты  продвижения  империи  на  Дунайские   земли,  возмущения
православного населения Порты против мусульманского владычества, поддерживал
тесные связи с греческими повстанцами, умело склонял к мятежу против султана
его  вассалов   в   Египте.   Все  эти   процессы  исподволь  развивались  и
подготавливались еще до войны, т.  к. противостояние двух держав и в  мирное
время ни на миг не прекращалось. С открытием же военных действий Орлову были
даны и карты в руки.
     И  еще  одна маленькая  деталь, слегка  меняющая картину:  ни  "войну с
турками начинаю", как у Радзинского, а "Турция осенью 1768 г. объявила войну
России",  как  в   любом  учебнике,  любой  монографии,  любом  историческом
источнике  от  официальных  документов  до  частной  переписки  и  мемуаров.
Пустячок, конечно, но как не стыдно!
     Впрочем, в другой большой  войне за размывание нравственных точек опоры
подобная  картинка  очень к  месту, т. к.  хорошо  укладывается  в  контекст
представлений  о традиционной  агрессивности внешней  политики  России.  Тем
более в век широчайшей русской экспансии. Экспансия действительно была -- не
остановишь, а войну объявила Турция. Как хотите, так и понимайте -- факты.
     Это  столкновение было долгим и тяжелым для России, не  получавшей, как
Порта,  субсидий  от европейских  держав и вынужденной все  военные издержки
оплачивать из своего кармана. Возросшие налоги,  рекрутские  наборы  тяжелым
бременем  легли на хозяйство  страны, и в  первую  очередь  на крестьян. Как
результат  вспыхнула  Пугачевщина,  принесшая  в воюющую  страну  внутренний
фронт.  В условиях, когда все армейские силы  были  стянуты на юг, восстание
разрасталось  с   неимоверной  быстротой   и  имело  вполне  реальные  шансы
увенчаться успехом.  Тем  самым успехом, о  котором  70  лет  надрывно  и  с
придыханием мечтали советские историки классовой борьбы.
     История знает победившие крестьянские войны, например восстание Лю Бана
в Китае, их результат  плачевен:  уничтожение значительной части населения и
превращение вождей движения в новую аристократию с  новой правящей династией
во  главе.  Гипотетически  Россию   ожидали  в  случае   победы  Пугачевщины
уничтожение  единственного  образованного сословия  --  дворянства,  падение
обороноспособности, потеря аппарата управления и в результате -- расчленение
силами  добрых соседей: Турции,  Швеции и  Польши. Недаром  шведский  король
Густав III  впоследствии  горько  сожалел, что  не  напал на  Россию  в годы
Пугачевщины.  Если  б  на  месте  Екатерины  II  оказался  менее  волевой  и
талантливый  монарх, то сейчас  мы бы изучали не разделы  Польши, а  разделы
Российской империи.
     Поэтому  в момент развития  интриги с княжной Таракановой  крестьянская
война,  присутствующая у Радзинского только как вскользь упоминаемое событие
оказывала  серьезное  воздействие  на  логику  поведения  персонажей.  Страх
потерять не просто  власть, а  страну был очень велик, и А.Г. Орлов, который
был по-настоящему  государственным  человеком,  шел  на  любые  шаги,  чтобы
избавить  и  без  того  висевшую над  пропастью  державу  от  дополнительной
опасности  в  лице  очередной  претендентки  на  престол.  Смуту  и   приход
Лжедмитрия  в  Россию тоже  сопровождало  крестьянское восстание  небывалого
размаха под предводительством И.И. Болотникова.
     Из  всех  аспектов внешнего  антуража польский  является у  Радзинского
наиболее  проработанным, ведь  самозванка  -- пешка  в большой  политической
авантюре,  разыгрывавшейся  польской  оппозиционной  знатью.  Поэтому княжну
Тараканову  окружает  польская   шляхта,  она  встречается  с   католическим
духовенством, обещая ввести в России  после своего воцарения "истинную веру"
-- католичество; наконец, намечена ее связь с иезуитами.
     Точная характеристика настроений в среде  польских конфедератов  дана в
монологе   Доманского,   уговаривающего  Елизавету  выдать   себя   за  дочь
императрицы Елизаветы Петровны княжну Августу Тараканову:
     "Итак,  сейчас в России  на  троне  безродная немка. И русская  публика
отлично знает, что сын этой немки  и наследник престола  рожден ею отнюдь не
от несчастного супруга убиенного Петра Третьего... Итак, остается Августа...
Последняя из дома Романовых. Последняя  претендентка на  престол! И если  уж
появиться ей  на  сцене,  то сейчас,  когда  крестьянский  царь Пугачев жжет
помещиков!...  А  Пугачева  братом  твоим  сделаем...  Смирим его  и  с  ним
соединимся. И дворянство все  перебежит к тебе,  когда поймет,  что  одна ты
сможешь чернь успокоить... А тут и мы из Польши огонь запалим. -- Он говорил
исступленно,  яростно.  -- Вся конфедерация  с  тобой  восстанет... В  смуте
исчезнет  империя...  Как  бред...  Не впервой нам сажать царя на Руси, коли
слыхала про Дмитрия-царевича... -- Доманский был в безумии, шептал,  болтал.
-- Возмездие немке, растерзавшей Речь Посполитую... Возмездие!"