Жаль его? Да.  Он  будет мучиться,  т.  к. похищение княжны Таракановой
ляжет на его честь грязным пятном, и даже уйдет  в отставку. Сам, а не как у
Радзинского,  по  воле  Екатерины  II. Кстати,  время этой  неожиданной  для
императрицы отставки,  которая, судя  по  сообщениям иностранных дипломатов,
так  оскорбила  ее, близка  ко  времени  появления  первых  слухов о  тайном
венчании Екатерины II и  Г.А. Потемкина. Если Алексей, столько сделавший для
несостоявшегося брака императрицы и Григория Григорьевича,  уловил слухи  об
этой "семейной тайне", его обиду не трудно  понять. Он уступил царицу брату,
охранял, пока мог, их счастье, а она... она вышла замуж за другого.
     Заметим, отставка  по собственному желанию, отставка, которую буквально
бросают в  лицо  императрице,  не есть акт  холопского поведения. Цену  себе
Орловы знали.
     Итак, Алексей Григорьевич удалился в Москву, а  вскоре увез к себе сына
Александра, которого  многие в публике действительно  считали  сыном  княжны
Таракановой.  Конечно,  для образа,  выстроенного  Радзинским, важно,  чтобы
Алексей всю жизнь вспоминал ту женщину, т.е. погубленную им самозванку, и не
находил успокоения.  Именно в этом граф  признается Екатерине II во время из
последней  встречи:  "Не  могу,  -- говорит  он  на  предложение императрицы
подыскать ему  жену. --  После нее -- все. Жену  взял, думал получится. И --
ничего! Все пустое... Будто  опоила она меня. Забыть ее  не могу... Вот ведь
как оказалось-то: во всю жизнь только ее и любил...".
     Должны разочаровать читателя.  Помимо  счастливого, но короткого брака,
оставившего на руках у графа  маленькую дочь Анну,  Алексея Григорьевича еще
ожидали  большие   любовные  перипетии  скандально-бытового  характера,   за
которыми история с  княжной Таракановой сама собой отходила на дальний план.
В  Москве Орлов встретил  даму на  30 лет моложе его  самого, М.С. Бахметеву
(урожденную княжну  Львову),  и они  полюбили  друг  друга.  Бахметева  была
замужем. Муж  ее  унижал и  обижал. В конце концов  бедная  женщина решилась
бежать из дома и искала спасения  под покровительством у Орлова. По  законам
того  времени муж  мог с полицией требовать выдачи жены. Алексей Григорьевич
вопреки  закону и  мнению света решил предоставить убежище любимой женщине и
заступиться за нее.
     Поселившись в доме Орлова, Бахметева занялась воспитанием Анны, которая
называла  ее  "голубушкой-сестрицей",  и  очень  привязалась  к  ней.  Новая
возлюбленная  графа была  невероятно активной женщиной: она  шила, разводила
коров, делала сыры,  устраивала  Алексею Григорьевичу бурные сцены из-за его
попыток оказать  ей материальную помощь  -- ведь  она считала себя финансово
независимой. Словом, старость Алексея Орлова не только не была  одинокой, но
и не  отличалась  гробовым спокойствием. Ему  и помимо призраков, как  это у
Радзинского, было  кого пригласить к  себе  в  гости. Например, княгиню Е.Р.
Дашкову с целью примирения на старости лет.
     Но все это не находит отражения в книге Радзинского, поскольку прямо не
относится  к  злоключениям  самозванки. Зато любой факт, который может  быть
притянут за  уши к  основной линии, не проходит мимо  внимания автора.  Даже
смерть  несчастного  Григория  Григорьевича,  сошедшего  с ума после кончины
горячо любимой жены,  увязывается в романе с  тотальным орловским раскаянием
по поводу похищения Таракановой. Этот  страшный эпизод  заслуживает внимания
читателей.  В  момент  короткого  просветления  измученный  Григорий  просит
Алексея дать ему яд. А потом...
     "В  парадной зале дворца сидело за круглым столом пять братьев Орловых.
Лакеи  неслышно подавали  блюда. В молчании  шла  трапеза.  Наконец Григорий
поднялся и сказал:
     -- Ну  пора, ваши сиятельства, господа графы.  А я меж вами был  князь.
Давай, Алеша, из твоих рук.
     Алексей молча протянул ему кубок с вином.
     -- Спасибо, уважил. -- Он взял кубок и залпом осушил его. -- До дна, --
засмеялся он и поставил кубок на стол".
     Не стану возмущаться нелепостью  выдумки  об  отравлении,  подхваченной
Радзинским у самого недостоверного поставщика жареных  фактов на европейский
дипломатический стол Г. Гельбига. Излишне напоминать также, что самоубийство
-- тяжкий грех, а Орловы были православными. Скажу только о страшном чувстве
пустоты,   которое   возникает  после  прочтения  подобных   строк.   Словно
соприкосновение с текстом мертвит душу, убивает не только героев...
     Как  рыбе  разговаривать  со  скворцам? Что скажут камни ветру?  У  них
разный  язык. Нарисованная Радзинским картина не может быть ни опровергнута,
ни  подтверждена,  потому  что  это  не  исторический  документ,  а  сложный
культурный  концепт, который принимается или отторгается читателем на уровне
подсознания.   Есть  одна   линия  восприятия  России:   Радищев,   Чаадаев,
Чернышевский,  Белинский...  Есть   другая:  Хомяков,  Аксаков,  Киреевские,
Леонтьев, Данилевский, Страхов,  Достоевский, Розанов, Ильин... Почему одним
мило то, что ненавидят другие? Любой ответ  на этот вопрос покажется слишком
примитивным.
     Алексей Григорьевич Орлов не был ни холопом, ни нравственным калекой, а
эпоха,  породившая столь  сильный,  самобытный  характер, отличалась  редкой
жизнеспособностью.


1000 И 1 НОЧЬ КНЯЖНЫ ТАРАКАНОВОЙ

     В моей любви для вас блаженство?
     Блаженство можно вам купить.
     Внемлите мне, могу равенство
     Меж вами я установить.
     Кто к торгу страстному приступит?
     Свою любовь я продаю.
     Скажите, кто меж вами купит
     Ценою жизни ночь мою?
     А.С. Пушкин. "Египетские ночи"
     Книга Радзинского о княжне  Таракановой --  не первая встреча публики с
этим образом. И если большинство читателей, не будучи историками, не знакомы
со  специальными   работами   А.А.  Васильчикова  "Семейство   Разумовских",
объясняющей  происхождение фамилии "Тараконовы", или В.П. Козлова  -- "Тайны
фальсификации", подробно разбирающей  поддельные завещания русских монархов,
которыми   оперировала  "авантюрьера",  то  уж   популярное  изложение  дела
самозванки в труде П.И.  Мельникова-Печерского и  роман Г.П. Данилевского на
тот же сюжет, читали очень многие.
     Эти литературные произведения  трактуют  образ "авантюрьеры" совершенно
по-разному: обаятельная обманщица, схваченная  с поличным, или заслуживающая
сочувствия фантазерка, сама  попавшаяся в силки большой  политической игры и
искренне  верившая  в свое "царское  происхождение".  Одаренному  литератору