скидают шапки  долой  с голов...  Какой рост, какая вельможная осанка, какой
важный  и  благородный  и  вместе  с  тем  добрый  и  приветливый  взгляд!".
"Неограниченно к нему было уважение всех  сословий  Москвы, --  подчеркивает
другой  мемуарист С.П. Жихарев,  -- и это  общее уважение было данью не сану
богатого   вельможи,  но  личным   его   качествам".  Доступный,   радушный,
обустраивающий  все вокруг себя на русский лад,  граф импонировал  москвичам
своей   национальной   колоритностью.   Он,   как   никто   другой,  отвечал
представлениям того времени о поведении  вельможи в  обществе. Когда Алексей
Григорьевич скончался 24 декабря  1807 г.,  провожать его тело собралась вся
Москва, несколько тысяч человек с открытыми головами встретили вынос гроба.
     Оказывается, и старость бывает разная. У  кого-то дряхлая, деспотичная,
нетерпимая  к  окружающим  людям,  заставляющая  домашних  жить  под  гнетом
душевной боли уходящего человека. У кого-то  бодрая, крепящаяся, несмотря на
недуги,  одаривающая других  помощью,  покровительством, примером,  наконец.
Радзинский  избрал   для  своего  романа   об   Алексее  Орлове  первый   --
отталкивающий  вариант. Орлов избрал для своей  жизни -- второй, куда  более
привлекательный и достойный.
     Не трепетали  в его доме лакеи от страха. У Орловых вообще было принято
человечное  обращение со слугами, без кнута. Я уже упоминала,  что  в  своих
огромных  имениях  под  Жигулями,  территория  которых  равнялась небольшому
европейскому государству,  Орловы  заводили школы и  больницы  для крестьян.
Удивительно, но далекие потомки бывших крепостных этих помещиков до сих пор,
через 200 лет, вспоминают братьев добрым словом.
     Особой  ремарки  достойно  и  замечание  Радзинского  о  любви  Алексея
Григорьевича к кулачным боям. "Когда граф был помоложе, то и сам участвовал,
-- пишет  автор. --  Ох  как  страшились дерущиеся,  когда в  толпе  страшно
возникала исполинская фигура! И яростно бросалась в общую потасовку".
     Мимикрия  внутри чуждой культуры  часто играет с художником злую шутку:
можно досконально изучить обычаи, но ничего в них не понять, а Радзинский не
потрудился   даже   хорошенько  познакомиться   с   таким   ярким   народным
развлечением, как кулачные  бои. Для него  это дикая свара  мужиков на льду.
Дело в том,  что в "общую потасовку", называвшуюся,  между прочим,  на языке
кулачных  бойцов  "свалка-сцеплялка",  в  отличие  от  других видов  боя  --
"стенки" и "поединка" -- граф не бросался. Орлов предпочитал благородный бой
"один на один". Алексей Григорьевич  ввел в московские кулачные  бои строгие
правила,  не  позволявшие калечить противника,  и  организовал в  своем доме
школу  кулачных бойцов, где  проходили  тренировки  тщательно отобранных  из
московских мещан и окрестных крестьян атлетов.
     Вот как  описывает их посетивший  орловскую школу  в 70-х  гг. XVIII в.
английский путешественник  Уильям  Кокс:  "В  одно время между  собой  могли
бороться только двое, на руках у них были одеты толстые  кожаные перчатки...
Положения  у них были совсем  иные,  чем у борцов в Англии... Когда же  иной
боец своего противника валил на  землю, то его  объявляли победителем  и тот
час  же  прекращалась  борьба  этой  пары...   Иные  из  бойцов   отличались
необычайной силой, но их обычаи в бою мешали несчастному случаю, также мы не
заметили переломов руки  или ноги, которыми  обычно кончаются бои в Англии".
Справедливости ради  скажем,  что во время реальных, а не тренировочных боев
травмы,  конечно,  случались  часто.  Кокс  с  увлечением  сравнивал  приемы
русского единоборства с  английскими; он был очарован  графом Орловым  и его
умением управлять огромной толпой собравшихся бойцов.
     Дикое,  в глазах Радзинского, "отечественное  развлечение"  выходило на
поверку не таким уж и  диким.  "Любя все  русское", Орлов не унижал себя  до
уровня  толпы  деревенских  мужиков,  сходившихся  "стенка  на  стенку",  а,
наоборот,  старался с высоты  своего культурного развития  внести в народное
развлечение облагораживающие его спортивные черты.
     --  Ах,  оставьте! -- скажет  наш  "начитанный" читатель. -- Какое  там
культурное  развитие у Орловых?  Всем известно, кем  они были  до переворота
1762 г. Гвардейские жеребцы темного происхождения".
     Да, таково расхожее  мнение, которому за недостатком источников в  свое
время поддался  даже  А.С. Пушкин  и на котором  теперь предпочитает  играть
Радзинский. Рассказ ведется от лица деда  главного  героя, старого  стрельца
Ивана Орла: "Петр Алексеевич только Россией начал править. И мы  -- стрельцы
-- великий  бунт  против него  учинили. Велено  нам  было голову сложить  на
плахе...". Алексей в предсмертном  бреду видит, "как поднимается его  дед на
плаху, как под ноги деду катится отрубленная голова стрельца.  И, с усмешкой
взглянув на усталого палача, уже поджидавшего его с топором, дед, как мячик,
откинул  ногой  огрубленную  голову".  "И увидел  царь,  и  понравилось  ему
бесстрашное озорство мое, -- продолжает дед, -- и помиловал он меня".
     Итак, в  книге  повторяется  широко  известная  версия  о происхождении
знаменитой семьи от прощенного Петром  I стрельца, заслужившего впоследствии
дворянство. Яркая, броская легенда как бы отражает  фамильные черты  Орловых
-- дерзость, удаль, бесчувственность по отношению к  поверженным и... низкое
происхождение. Совершенно естественно,  что внуки  такого деда,  унаследовав
его богатырские замашки, унаследовали и многие "подлые" черты,  свойственные
подобным людям.
     Кроме того,  в приведенной  версии есть и еще один, чисто ассоциативный
аспект.   В   советской   исторической  науке,  где  деятельность   великого
реформатора  воспринималась в основном положительно и также трактовалась для
детей  в школах,  стрельцы  --  этот  мятежный элемент  старого  московского
общества  --  ассоциировались  с  чем-то   ненадежным,  вечно  колеблющимся,
смертельно опасным для власти, с чем-то таким, чему доверять нельзя. Поэтому
и   Алексей,  неся  на  себе   печать  "стрелецкого"  происхождения,  должен
подсознательно  восприниматься читателями с большой  долей  настороженности,
которая,  как  мы увидим  дальше,  согласно развитию  сюжета  у Радзинского,
вполне  оправданна.  Он  --  себе   на  уме.  Он  потенциально  способен  на
предательство  и... совершает  его.  Причем  долго выбирает,  кого  предать:
Екатерину  II или княжну Тараканову. С  одной  из них его связывает  долг, с
другой -- любовь. В конечном счете он предает обеих и самого себя.
     Это сложная игра  с читателем "в  ассоциации". "А мы предупреждали, кто
он  такой",  -- как  бы говорит автор. Совсем  по-чеховски:  "Если  в первом
действии  на  стене  висит ружье...". Если в начале книги было  сказано, что
человек из стрельцов, то в конце -- он обязательно выкинет каверзу.
     Впрочем,  подобная  игра,  а  вернее  подыгрывание  узкому кругу знаний
обычного читателя,  предполагает  у него  устоявшиеся  стереотипы восприятия
исторических  событий, заложенные нашим безнадежно средним образованием.  Не
больше. Шаг влево, шаг вправо -- считается побег за рамки историографической
традиции. Прыжок вверх -- попытка к мятежу против нее. Попрыгаем?
     Каково же было реальное происхождение Орловых?  В настоящий момент есть
серьезные  исследования  по  этому  поводу,  например  книга  В.А.  Плугина,
посвященная  биографии  Алексея  Орлова,  где  подробно  разбирается  данный