Не человек -- фейерверк. Кстати, каким  тихим  и  на все  согласным он,
судя  по документам допросов (а крайних мер  к нему не применяли и содержали
вполне сносно)  станет  в  Петропавловской  крепости.  Империя  --  не бред,
поэтому так легко она не исчезает, а за триумфом  самозванца следует роковой
выстрел из пушки его прахом в сторону польской границы.
     В  яркой  речи  Доманского, буквально сходящего с  ума  от  ненависти к
России, есть одно маленькое "но", как бы ускользающее  от взгляда читателя в
потоках праведного гнева.  Дело  выглядит  так, словно "безродная  немка  на
русском престоле" одна "растерзала Речь Посполитую", причем по своей  личной
злобе и без всяких видимых причин. А причины были -- старые,  больные, давно
освещавшие собой отношения двух соседних государств. Во-первых, православное
население украинских  земель,  тяготевшее  к  России  и при каждом  волнении
кидавшееся  в  сторону  "большого  брата".   Во-вторых,  возможность  Польши
пропускать войска противников России к границам империи и соединяться с ними
для общего удара.
     Взаимное  ослабление было  всегда выгодно  двум  государствам. Поэтому,
когда  в  1772  г.   Фридрих  II  предложил  поделить  Польшу,  разломленную
конфедерацией  и наводненную  русскими,  прусскими и австрийскими  войсками,
Екатерина II живо откликнулась на призыв "дядюшки Фрица" и не стала, подобно
Марии Терезии,  изображать  из  себя  голубого  воришку Альхена.  Ею  двигал
жесткий государственный прагматизм.
     По первому разделу Польши  в 1772  г.  Россия  получила восточную часть
Белоруссии  (до Минска) и  часть латвийских земель. Увесистые куски откусили
Пруссия  (Померанию)  и  Австрия  (Галицию).  Государственность  Польши  еще
сохранялась, но удар по национальному самолюбию был нанесен очень серьезный.
В дальнейшей  борьбе для  представителей  антирусской партии  любые средства
были хороши,  а самозванка -- старое  испытанное оружие  польской шляхты  --
лучшее из возможного.
     Итак,  затянувшаяся  война на  юге,  крестьянский бунт  внутри  страны,
готовая  вспыхнуть  восстанием Польша  у западной границы -- таков  реальный
антураж нашей  истории.  Теперь перейдем  к ее действующим  лицам  и  начнем
резвиться.


АЛЕКСЕЙ ГРИГОРЬЕВИЧ ОРЛОВ

     Заметьте себе, Остап Бендер
     никогда никого не убивал... Я,
     конечно, не херувим. У меня
     нет крыльев, но я чту
     Уголовный Кодекс. Это моя
     слабость.
     И. Ильф, Е. Петров. "Золотой теленок"
     Я не открою для читателя ничего нового,  если скажу, что  основой любой
романтической истории является любовный треугольник. Он может быть  усложнен
какими угодно фигурами, но жесткое переплетение судеб троих, из которых двое
любят друг  друга,  а третий по соображениям корысти или собственной страсти
(что,  конечно,  смягчает  вину)  плетет  разнообразные   интриги,  остается
неизменным.
     В  истории  княжны  Таракановой, рассказанной Э. Радзинским, тоже  есть
подобный треугольник главных  героев, чьи судьбы и внутренний  мир  особенно
занимают  автора:  это граф А.Г. Орлов, самозванка  и Екатерина  II.  Однако
разобраться в  том, кто  здесь кого любит, и кто  кому мешает, далеко не так
просто, как кажется на первый взгляд. Начнем с мужского  персонажа, т. к. от
его литературной  характеристики зависит очень  многое в  восприятии  темной
истории похищения "авантюрьеры" и нравственной оценке эпохи в целом.
     Мы впервые встречаемся с графом А.Г. Орловым в Москве 5 декабря 1807 г.
Перед  нами  дряхлый старик, мучимый  угрызениями  совести за совершенные им
злодеяния: убийство Петра III и погубленную жизнь мнимой княжны Таракановой.
Картины былых подвигов графа во славу Отечества не утешают истерзанную душу.
Он  --  лишь слабая тень того, прежнего Орлова,  портретами которого на фоне
Чесменского сражения  увешан  весь  дом:  "По  бесконечной  анфиладе  дворца
движется  согнутая фигура  --  чудовищная  огромная  спина в  шитом  золотом
камзоле. Тяжелый  стук медленных  старческих шагов... Золотая спина шествует
мимо портрета в великолепной раме. На  портрете изображен молодой  красавец,
увешанный орденами,  в  Андреевской ленте через плечо...  Горят  корабли  на
портрете...".
     Помещение  главного подвига  графа Орлова в  рамку картины подчеркивает
нереальность, неестественность событий далекого прошлого. Ведь корабли горят
только  на  холсте... Зато  реальна  и  естественна согбенная спина дряхлого
старика, едва волочащего ноги.  Заметим, пожилой Орлов не сразу повернется к
нам лицом.  "На  фоне  портрета  молодого  красавца возникает  изборожденное
морщинами, обрюзгшее лицо  старика  в парике... В  последнее  время у  графа
Алексея   Григорьевича   появились   большие   странности:   он  стал  часто
заговариваться и еще развилась  в  нем  необыкновенная  тяга  к  щегольству.
Теперь каждое утро  граф шел через  бесконечную анфиладу, и лакеи кисточками
накладывали определенные его сиятельством порции пудры на парик. Ох, не  дай
Бог  ошибиться!...  Движется согнутая фигура,  и  в дверях  каждой следующей
комнаты дрожащий  лакей украшает пудрой  графский парик. И  крестится, когда
граф проходит мимо...
     Тридцать  восемь  лет  назад  сержант  Изотов  закрыл  грудью  графа от
турецкой  пули в знаменитом  Чесменском  бою. И теперь  доживает век  в  его
доме...
     -- Когда  цыгане с  плясунами да песельниками придут --  пустить их  на
бал. Она веселье любила, -- радостно приказал граф.
     -- Да какой же нынче бал, Ваше сиятельство? Никакого бала у нас нет, --
удивляется старый слуга.
     --  Ан есть, -- с торжеством ответил граф. -- Пятое число сегодня -- ее
день... Схоронили ее... В этот день она ко мне на бал каждый год приходит...
     --  Да что ж вы,  Ваше сиятельство... Алексей Григорьевич? -- прошептал
старый сержант".
     Отталкивающую картину рисует Радзинский,  не правда ли? Выживший из ума
самодур,  мучающий  холопов  идиотскими   выдумками.  Сам  он  --  обрюзгшая
развалина, а его дом -- золотой гроб, откуда ушло все живое и радостное.
     Послушаем  рассказы современников  о  последних годах жизни Чесменского
героя  в  Москве. Известный  московский  мемуарист начала XIX  в.  профессор
Московского университета П.И. Страхов оставил  зарисовку появления Орлова на
улицах Москвы:  "И вот молва в полголоса  бежит  с губ на губы: "едет, едет,
изволит  ехать".  Все головы оборачиваются в сторону к  дому  графа  Алексея
Григорьевича.  Множество  любопытных  зрителей всякого  звания и  лет  разом