папок с  архивными документами,  написанными  Екатериной  II собственноручно
по-русски. Почти без грамматических ошибок.
     Особенность внутреннего культурного климата России такова, что здесь не
нужно отказываться от себя  как  от немца,  чтоб стать русским. Князю  Петру
Ивановичу  Багратиону,  в горячке  вскочившему  с  постели  при  известии об
оставлении Москвы, не нужно было отказываться от себя как  от грузина, чтобы
испытывать горячее искреннее чувство  к России. Капитану Черноморского флота
Остен-Сакену,  в  самом  начале  второй  русско-турецкой  войны  в  1787  г.
взорвавшему вместе с собой корабль, который окружили турецкие суда, не нужно
было забывать, что он курляндец, чтобы помнить о стране,  которой он служит.
И Екатерина  II свободно  могла сохранять многие  национальные черты немки и
считать себя при этом русской.
     Вот слова другой императрицы, бывшей принцессы Баденской Луизы-Августы,
в православии Елизаветы Алексеевны, супруги Александра I, которая  в 1802 г.
писала матери:  "Чувствую очень  сильную нежность к России, и как ни приятно
мне снова увидеть Германию и думать о ней, мне было бы очень жалко  покинуть
Россию навсегда  и буде, в  силу  каких-либо  обстоятельств,  я очутилась бы
одинокою и могла  бы избрать себе местожительства, я основалась бы  в России
даже в  том случае, если бы для этого пришлось скрыться от всего мира... Это
не  слепое  восхищение, мешающее мне видеть  преимущества других  государств
перед Россией:  я вижу ее недостатки, но вижу  также чем она может стать,  и
каждый ее шаг вперед радует меня".
     Перечисление  немецких  принцесс,  а  также  простых немецких  фамилий,
обрусевших  в  России  до  неузнаваемости, можно  продолжать...  и  окончить
жертвенной  судьбой  великой  княгини Елизаветы Федоровны (бывшей  принцессы
Гессен-Дармштадтской),  вдовы убитого  в  1905 г.  террористом  И.  Каляевым
великого    князя   Сергея   Александровича,   основательницы   православной
Марфо-Мариинской обители  и больницы. В одном  из  писем апреля 1918 г.  она
говорит: "Я испытывала такую глубокую жалость к России и к ее детям, которые
в  настоящее  время  не знают,  что  творят. Разве  это  не больной ребенок,
которого мы любим во сто раз больше во время его болезни, чем когда он весел
и  здоров? Хотелось бы  понести его страдания,  научить его терпению, помочь
ему". Елизавета Федоровна одной из первых "понесла" страдания России: в ночь
на 18 июля ее и  еще нескольких членов дома Романовых  сбросили в шахту в г.
Алапаевске  под  Екатеринбургом.  Великая  княгиня,  несмотря на собственные
раны, еще несколько дней оказывала под землей помощь умирающим родным, потом
молитвы и стоны из шахты прекратились...
     Очень  странная  эта  "немецкая"  любовь  к   России!  Неужели  чувства
названных нами женщин могут быть перечеркнуты отсутствием чувств у других их
бывших соотечественниц? Например, у обеих жен императора  Павла I, так  и не
выучивших   ни   слова   по-русски?   В  ряду   искренне  принявших   Россию
немцев-эмигрантов Екатерина II была скорее правилом, чем исключением.
     Теперь  пора  обратиться  к государственным  идеям,  которые, по  мысли
Радзинского, легли в  основу  царствования Екатерины  II. Главная из них  --
идея  самодержавия.  Вот как  выглядит  внутренний  монолог  на  эту  тему у
писателя:  "Идея самодержавия  Божьей милостью есть  величайшая  идея нашего
времени, нуждающаяся в постоянном бережении. Весь мир, все, что окружает нас
сегодня, должно  служить этой идее. И в том  числе я сама. Что такое  костюм
государя?  Это  золото и  драгоценности?  Что  наши дворцы?  Блеск  мундиров
гвардии, картины из жизни богов и героев, золотые ливреи слуг, тысячи зеркал
и свечей? Все это  служит сей идее. Все это  говорит:  здесь рядом с вами --
Олимп,  обиталище  богов...  Ибо люди должны радоваться, что совсем рядом  с
ними живут боги. И хотя я сама так устаю от этого блеска, но Божьей милостью
императрица, охраняющая  идею,  я должна  заботиться о  ней... Да,  мне куда
милее  отдаваться  в  тайне  прихотям  своего  сердца,  но я не могу  лишить
подданных  радости  узнавать  об  этом.  Все,  что  касается  особы монарха,
прекрасно и священно... И его фавориты тоже".
     Вот  как  понимает идею самодержавия  Радзинский.  Несколько бесцветно,
несмотря  на  слова  о  блеске  и  золоте.  Выхолощена  суть.  Нет  связи  с
реальностью (мы понимаем, писатель  в  те времена  не  жил и корону  сам  не
носил), нет  ответа  на  главный вопрос -- зачем (помимо бутафории и Олимпа,
конечно)?   Должны  же   были  быть  веские,   государственные  причины  для
существования именно такой формы правления. Теперь послушаем саму Екатерину.
Может, она сумеет донести до нас идею русского монархизма лучше?
     Вслед за Вольтером и Дидро Екатерина  была убеждена, что  лучшей формой
правления   для  обширных  в   территориальном  смысле  государств  является
монархия. "Пространное государство предполагает самодержавную власть  в  той
особе, которая им правит, -- писала императрица в своем "Наказе" в Уложенную
Комиссию  в  1767  г.-- Надлежит, чтобы  скорость  в решении дел, из дальних
стран  присылаемых,  награждала  медление,  отдаленностью мест  причиняемое.
Всякое другое  правление  не  только  было бы  России вредно,  но и  в конец
разорительно". Это для депутатов. А для себя? Находя сходство в политической
направленности   идей  Н.И.  Панина  и   знаменитой  "затейки  верховников",
пытавшихся ограничить  самодержавную  власть при вступлении на престол  Анны
Ивановны, Екатерина II записала в  заметке "О величии России":  "Если бы кто
был настолько сумасброден,  чтобы сказать:  вы  говорите мне, что величие  и
пространство Российской империи требует, чтобы государь ея был самодержавен;
я ни мало не забочусь об этом величии и об этом пространстве России, лишь бы
каждое частное лицо жило в довольстве; пусть лучше она будет поменее; такому
безумцу я бы ответила: знайте же, что если ваше правительство преобразится в
республику, оно утратит свою силу, а  ваши области  сделаются добычей первых
хищников;  не  угодно  ли с вашими правилами быть жертвою какой-нибудь  орды
татар, и под их игом надеетесь ли вы жить в довольстве и приятности?"
     Кажется, теперь понятнее. Читатель вправе спорить с императрицей, но не
может не признать за ее рассуждениями логики, а главное их ориентированности
на реальные условия России, а не  на сияющий фальшивой позолотой театральный
Олимп Радзинского. Спорить с  идеей, не проговаривая ее,  --  любимый способ
нашего  старого   советского  агитпропа.   С  вечной  боязнью:   вдруг   кто
соблазнится? А соблазниться есть чем, не правда ли?
     Кстати,   о   фаворитах,  которых,   согласно  идее   самодержавия,  по
Радзинскому, необходимо  было выставлять  напоказ. Ах,  если б  наш писатель
внимательно читал те  источники,  которые  пролистывал! Например,  переписку
Екатерины  II и Г.А. Потемкина в коротеньком издании Н.Я. Эйдельмана.  Тогда
он,  конечно, заметил  бы любопытный  факт:  фавор не выставляли на всеобщее
обозрение  --   его  прятали.   Очередной   избранник   государыни   занимал
определенные  государственные  должности  и,  согласно  им,  контактировал с
императрицей на официальном уровне; он не мог во время торжественных приемов
подойти к Екатерине II ближе, чем  позволяли его чины, не мог сидеть рядом с
ней  за  столом, а сама императрица не могла посещать фаворита в его покоях,
когда  ей вздумается,  --  только  если ее  никто не  видит.  Многочисленные