честность  и   порядочность  крупного  государственного  чиновника  является
предметом издевательства? Только потому что они -- редкость?
     Или для того, чтобы люди поверили в высокое, надо описать и низкое, как
заявляет  автор  в  эссе  "Казанова"?  Этакий  порядочный   лизоблюд  вместо
генерал-прокурора, настолько растворившийся в желаниях своей  монархини, что
она даже не замечает его смерти. Это уже что-то из М.Е. Салтыкова-Щедрина. А
в  реальности? С  годами Вяземский  все больше болел,  просился в  отставку,
Екатерина  тянула  с  решением,  уговаривала  подождать, согласилась, только
когда он  уже не мог выходить из дома.  Подписав  прошение,  вынуждена  была
разделить дела, которые  вел один Вяземский, между тремя чиновниками. Горько
сожалела  о его смерти и говорила секретарю  А.В. Храповицкому:  "Жаль князя
Вяземского,  он  мой  ученик,  и  сколько  я  за  него  вытерпела".  Да,  на
императрицу  давили,  часто просили заменить генерал-прокурора. Называли его
то скупым, т.к.  он не позволял бесконтрольно расходовать казенные суммы, то
человеком со "свинцовыми мозгами", т.к. он не добивался изменения законов, а
требовал их  исполнения. Пусть читатель сам решит, какого  отношения достоин
такой человек: уважения или насмешек?
     А мы продолжим знакомство с окружением Екатерины  II дальше. Следующий,
кто появляется  в комнате императрицы  во время утреннего доклада,  --  граф
Н.И. Панин.
     "Слишком мало  у меня таких людей, как граф Панин... -- рассуждает  про
себя Екатерина. -- Он первым стал в оппозицию к Орловым. Первым понял, как я
ими тягощусь. Жаль, что он до сих пор бредит западной  монархией. Он слишком
долго был  посланником в Швеции. Но я всегда помню:  граф Панин -- блестящий
человек..."  Во  время одного  из  их  разговоров  с  Вяземским  императрица
замечает: "Вы  всегда  произносите имя графа  Панина с  каким-то  внутренним
вопросом. Чувствую,  вы  все время  хотите  спросить:  зачем  я держу  этого
человека,  давным-давно  утерявшего  всякое  влияние,  во   главе   Коллегии
иностранных дел?"
     Никита   Иванович   Панин   --   выдающийся   деятель   екатерининского
царствования,    талантливый    дипломат   --    был   человеком   громадных
государственных способностей, и без его советов  Екатерина II вряд ли смогла
бы  столь успешно осуществлять внешнюю политику России. Императрица  многому
научилась  у своего  министра,  прошла  под его руководством  трудную  школу
политической  и придворной  борьбы.  Можно без  преувеличения  сказать,  что
Екатерина Великая не  была  бы такой уж великой, если бы не  усвоила многих,
порой очень жестоких уроков Никиты Ивановича.
     Нам   уже   случалось   на   этих   страницах   давать   характеристику
конституционным  проектам  Панина  и  его  партии,  которая,  конечно,  была
ориентирована не  вообще на  европейское влияние, а  на влияние  Пруссии. Но
зачем читателю такие подробности? Сказано перестроить управление в России на
западный манер --  прогрессивно мыслящий человек. На какой из многочисленных
"западных манеров" того времени -- не  важно. Теперь-то один "манер" во всей
Европе  --  демократическая  республика. А  тогда?  Абсолютистская  Франция,
конституционная  монархия  Англии, сеймовая  дворянская  республика  Польши,
ограниченная  риксдагом королевская власть в  Швеции. Выбирай на вкус. Панин
выбрал  шведский вариант. Стремился к созданию "северного  аккорда" -- союза
России, Пруссии,  Швеции  и Польши  при доминировании  Берлинского  двора, с
которым его прочно связывали нити масонского подчинения.
     Довольно  странно рассуждение автора о том, что Екатерина  II  "держит"
Панина только  для  интриг.  Незнакомство  с  функционированием  придворного
механизма XVIII в. уже не раз приводило Радзинского к опрометчивому выводу о
том, что все в империи делалось волею императрицы. В реальности человека при
дворе держали до тех пор,  пока он сам  мог удержаться, опираясь на  одну из
влиятельных  группировок.  Если  такая  опора  исчезала,  никто,  даже  сама
императрица, не  мог сохранить политическую жизнь своего  вельможи.  Потеряв
опору, с  поста  фаворита пал в 1773 г. Г.Г. Орлов,  в 1776 г. Г.А. Потемкин
чуть  было не сорвался в  политическое небытие, когда против него ополчились
сразу несколько партий.  Только,  создав собственную мощную  группировку, он
смог сосредоточить у себя в  руках  едва ли не царскую власть. Н.И. Панин --
глава внешнеполитического  ведомства -- удерживался 20  лет,  и все 20 лет в
оппозиции к Екатерине II.
     В 1774 -- 1775  гг., о которых идет речь у Радзинского, Панин не только
не потерял своего влияния,  но  и находился  в  большой  силе  -- могущество
Орловых было настолько подорвано, что они вскоре оказались вынуждены  совсем
уйти с  политической  арены, а  Потемкин,  хоть и  стал  ближайшим  лицом  к
императрице, еще  не набрал достаточное  число сторонников, чтоб тягаться  с
"прусской" партией. Так  что ни о каком удерживании Панина из  милости, ни о
каком  снисходительно-насмешливом отношении к  нему государыни слов не может
быть.
     Следующий   важный   для  нашего  повествования  человек   --  Григорий
Александрович Потемкин. Он время от времени возникает в кабинете императрицы
и числится у Радзинского среди "блестящих людей". Еще  несколько  лет  назад
такая  высокая  характеристика  под  пером  исторического  писателя  ему  не
грозила.  Но за  последние годы издан  ряд  документов светлейшего князя,  в
первую  очередь  его переписка  с Екатериной II,  поэтому рисовать Потемкина
капризным  лентяем, целый день валяющимся на диване и  грызущим ногти, стало
трудновато.    Впрочем,    традиция    давать    достойную    характеристику
государственной  деятельности  Потемкина  существовала и  в  дореволюционной
русской, и в советской, и  в зарубежной  историографии.  Достаточно  назвать
работы М.И. Семевского,  Е.И.  Дружининой, И. де  Мадариага, В.С.  Лопатина.
Однако и от образа странного оригинала у Радзинского остались родовые пятна.
     "Вот,   например,   граф   Потемкин,    --   говорит   Екатерина   П.В.
Завадовскому,--  он  так  неподражаемо  шевелит   ушами  и  так   презабавно
передразнивает любые голоса!"
     Всего же  любопытнее  сцена, которая  на  страницах  романа Радзинского
разыгрывается в Москве в  1775 г.  Екатерина  II,  сидя  у себя в  кабинете,
рассуждает  о  том,  с  кем бы ей  посоветоваться  по  делу  Таракановой,  и
вспоминает о  Потемкине. "Ближе его сейчас никого нет... Но посоветоваться с
ним в этом деле нельзя. В последнее время он стал положительно несносен. Как
когда-то у  Григория  (у Орлова)... у  него появилась идея  во что  бы то ни
стало жениться на мне. Этот безумец решил стать государем. И надо отдать ему
должное: он умеет устраивать зрелища. Когда я была в Москве...
     --  Навестить  тебе  надо,  матушка, Троице-Сергиеву  лавру, -- говорит
фаворит.
     "Я  люблю русскую церковь, люблю разное облачение  священников  и такое
чистое,  безорганное человеческое  пение... И  я с  радостью  вняла  призыву
соколика".
     Она идет по двору  Троице-Сергиевой лавры, когда неожиданно ее окружает
толпа монахов.