Мурад Аджиев М., 1994. с. 209.
     Он  --  богатство  чуть ли  не  всех народов  Центральной  Азии  Тенгри
принадлежит  к  числу  древнейших  мифологических  образов  Востока.  Он  --
небесный дух-хозяин.  Причем небо --  это и  он сам, и место Его постоянного
обитания.
     Мифологический словарь. М., 1992.
     Т., как неперсонифицированное мужское  начало, распоряжающееся судьбами
человека, народа и государства, выступает в древнетюркской мифологии.
     Мурад Аджиев М., 1994. с. 209.
     Смысл  слова у  всех  народов  одинаковый:  дух,  неперсонифицированное
мужское  божественное  начало... Он распоряжался судьбами  человека, народа,
государства.

     Тоньше  играет  Мурад Аджи с  монографией А.П. Новосильцева  "Хазарское
государство и его  роль в  истории  Восточной Европы и Кавказа" (М.,  1990).
Самое  время развернуть ее  рядом  с "книгой-полынью",  когда  на с. 204-205
легкий бег авторских произвольных рассуждений начинает  вязнуть в  именах  и
источниках  из истории Армении и хазар. Тут видно,  как не  хочет хитроумный
Мурад  Аджи, чтобы его поймали за руку. Он не только  позволяет себе  вместо
Мовсес Хоренаци писать  запросто Моисей Хоренский, он  даже допускает ошибку
--  вместо  Мовсес КаЛанкатваци пишет постоянно Моисей  КаГанкатваци, а  его
книгу  "История страны Алуанк" превращает в более доступную "Историю Албан".
Так  не  сделает  человек,  хотя  бы  подержавший  в  руках русский  перевод
источника. Так сделает ленивый  студент, небрежно  сдувающий курсовую работу
за два дня  до сдачи.  И конечно,  ссылки Новосильцева на Мовсеса  Хоренаци,
Мовсеса  Каланкатваци и на Фавста Бузанда честнейший Мурад  Аджи  использует
исключительно в своих целях. Посмотрим направление ловких передергиваний.  У
Новосильцева Мовсес Каланкатваци рассказывает о язычестве хазар и о миссии в
VII веке епископа Исраэла,  крестившего владыку хазар Алп-Илутвера, а у Аджи
"Армяне, а позже и лезгины  (албанские епископы)  считали за честь  для себя
быть  приглашенными к кипчакам, от них узнать о  духовных традициях степного
народа и всего  Востока" (с.  207).  Пусть  рассудят  источники.  У  Мовсеса
Каланкатваци епископ Исраэл  с возмущением описывал  языческие обряды хазар,
стремился показать их дикарями, "преданными сатане";  их же  и мусульманские
писатели  именовали  "ахл-ал-аусан"  (идолопоклонники)[Note2  -  Новосильцев
А.П., Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы. М., 1990.
с. 144-145.]. Так  припрятывает Мурад Аджи самые неприятные  выводы и цитаты
из книг  --  "доноров". Главное для  него  -- придающая  солидность и бьющая
непосвященного наповал экзотика редких эпох, имен и названий.
     Примерно так же обираются сочинения Лудольфа  Мюллера,  Л.Ю. Тугушевой,
А.П. Окладникова, приплетается "для авторитета" В.М. Жирмунский. Когда надо,
устраивается ссылка на не единожды обруганного в книге "купленного москаля",
"поднадзорного историка"  В.О. Ключевского (с. 287  и  с. 327) и на  лучшего
современного знатока  половцев  С.А. Плетневу. Ее книгу "Половцы" (М., 1990)
Мурад  Аджи  то пересказывает, то  ругает,  то цитирует из нее Ибн-Ал-Асира.
"Упомянутая Плетнева" (с. 298) оказывается у Аджи хуже  Карамзина, поскольку
говорит о бегстве кипчаков с поля боя у Калки.  Но позвольте,  почтеннейший,
не вы ли написали (на с. 79) "профессор Плетнева своими книгами доказательно
утверждает..." и "...с ее доводами не поспорить"!?
     А вот кого очень любит Мурад Аджи, так это маркиза Астольфа де Кюстина,
"исследователя"  и, как он считает, "проницательного француза" (с. 288). Так
смачен  и злобен  Кюстин, что  его  Мурад Аджи даже  и не  пересказывает,  а
цитирует, и не один раз (с. 288, 289, 299, 300). Вот только и из его "России
в 1839 году" утаскиваются  лакомые  кусочки,  а вся  противоречивость  книги
снимается. А  ведь русские современники, читавшие де Кюстина, удивлялись: "И
черт его знает, какое его истинное заключение, то мы первый народ в мире, то
мы самый гнуснейший!"[Note3 - Кюстин Астольф де. Россия в 1839 году. Т.  1.,
М., 1996. с.  396.].  Да и  кусочки  таковы,  что  порой  кажется,  будто не
"врубился"  Мурад  Аджи  ни в Карамзина,  ни  в Кюстина. На с. 288 приведена
цитата, призванная доказать,  будто над "многотомными сочинениями" историков
Государства  Российского  "откровенно смеялись  все  просвещенные люди"  (с.
287-288, "откровенно смеялись" выделено!). Цитата из Кюстина такая: "Если бы
русские знали  все,  что  может внимательный читатель извлечь из книги этого
льстеца-историка,   которого  они  так  прославляют,   они  должны  были  бы
возненавидеть его и  умолять  царя запретить чтение всех русских историков с
Карамзиным  во  главе,  дабы  прошлое  ради спокойствия  деспота  и  счастия
народа... оставалось в благодетельном для  них обоих мраке  забвения". Мурад
Аджи  думает,  что  Кюстин  "предлагал  запретить всех  русских  историков с
Карамзиным во главе" (с. 300). Специально для Мурада Аджи  поясним,  что это
означает не критику русских историков,  а признание достоинств их сочинений,
открывающих неприятную для властителей истину прошлых веков. Чтобы убедиться
в этом, нужно почитать Кюстина целиком,  а  не в  агитпроповскем  пересказе,
увидеть, что тот "Историю" Карамзина цитирует страницами. Наконец, прочитать
своими глазами: "Можно и даже нужно верить Карамзину... Заверяю вас, что все
события, которые вы читатете в моем кратком  изложении,  подробно рассказаны
этим историком", "Как ни робок Карамзин, чтение его книги поучительно,  ибо,
несмотря на всю осторожность историка, несмотря на его русское происхождение
и предрассудки,  привитые воспитанием,  книга эта  написана честным  пером";
"Кто найдет  мои  суждения слишком суровыми,  тот  может  убедиться, что они
удостоверены мнением серьезного историка..."[Note4 - Там  же.  Т.2. сс.  79,
103, 338.].


НАРОДНАЯ ЭТИМОЛОГИЯ

     Есть  одно  "золотое правило"  домотканых  лингвистов,  пришедшее  в их
научные, с позволения  сказать,  разыскания из  детско-юношеского  увлечения
шарадами и каламбурами. Правило таково: "сходно звучит -- сходно по смыслу".
Это  заблуждение настолько  укоренено  и  так  широко  встречается, что  уже
получило   определенное   название:  "народная  этимология".   Помните,  про
Наполеона  у русских крестьян:  "Это  он в Москву  вошел  Неопален. А  уж из
Москвы  вышел опален!". Но одно дело -- каламбур, и совсем  другое -- основа
для самых широких выводов, претендующих на научность.
     Первым  от  нашего  каламбуриста  достается,   конечно,  славянам.  Эти
"несчастные"  получают у него самоназвание от  самоуничижительного  прозвища
"мы словлены" (с.  51), а их ловцы  -- конечно, "половцы", "народ-ловец" (с.
52).  Может, поиграть  в шарады "по-Аджи": вот, мол, говорят, "труслив,  как
овца". А если еще  трусливее  -- как  пол-овцы?  Назание получается  на 100%
точное! Или,  может,  это "ловцы рыбы с реки По"? Но все еще  проще -- любые
домыслы ломает  уже  знакомая нестыковка  эпох. Нигде,  никто и  никогда  не