-- В блуде живешь!...
     -- Покайся, государыня.  Помни, что Иоанн  Богослов сказал:  "Беги тех,
кто хочет совместить внебрачную и  брачную жизнь. Ибо примешивают они к меду
желчь, к вину грязь".
     -- Освяти жизнь  таинством брака, государыня! И расступаются монахи  --
Потемкин, огромный,  страшный, в рясе, падает перед  ней  на колени.  --  Во
грехе не могу жить более! В монастырь уйду!
     -- Если хотите вонзить кинжал в сердце вашей  подруги... Но такой  план
не делает чести ни уму вашему, ни сердцу. -- Екатерина заплакала.
     Слезы могли быть единственным ответом на сию дикую сцену".
     Действительно,  что  тут  можно  сказать?  Только  заплакать.  Судя  по
приводимым на страницах  романа цитатам из  записок  Екатерины  к Потемкину,
автор явно знаком хотя бы с их  самым коротким изданием по Я.Л.  Барскова --
Н.Я. Эйдельмана. Следовательно,  не может не знать об одном "отягчающем" его
концепцию обстоятельстве. Дело  в том, что  корреспонденты называли  себя  в
письмах  "мужем"  и "женой",  "дорогими супругами",  связанными  "святейшими
узами",   ежегодно  поздравляли  друг  друга  с  каким-то  своим  "особенным
праздником".  О чем  речь?  Семейные предания  нескольких русских и польских
родов (Энгельгардтов, Браницких,  Самойловых,  Воронцовых,  Чертковых),  чьи
предки присутствовали  на церемонии венчания Екатерины II  и Г.А. Потемкина,
сохранили рассказ об этом событии. Оно состоялось в самом начале 1775 г., до
отъезда двора  в Москву, в церкви Самсония на Выборгской стороне.  Екатерина
приехала  в сопровождении своей  любимой  камер-юнгферы М.С.  Перекусихиной,
Апостол во  время  венчания  читал  племянник Потемкина  --  А.Н.  Самойлов.
Изучению этих семейных легенд много сил уделил знаменитый русский публикатор
документов  екатерининского  времени П.И. Бартенев.  Его мнение о  том,  что
Екатерина  и  Потемкин  действительно состояли  в  тайном  церковном  браке,
поддержали Я.Л.  Барсков,  Н.Я. Эйдельман, И. Де  Мадариага, П. Маруси, В.С.
Лопатин и др.
     Даже если Радзинский скептически относится  к  приведенной  версии, ему
все  же следовало информировать о ней читателей. Описанная же автором  сцена
почерпнута  из   книги  "Вокруг  трона"  Ксаверия  Валишевского,  известного
популярного писателя  прошлого века, жившего во  Франции  и  сочинявшего для
развлечения парижской  публики самые невероятные  истории из русской жизни с
"национальным  колоритом" вроде  голой Анны Ивановны, валявшейся в Курляндии
на  медвежьей  шкуре,  или  Потемкина,  явившегося  императрице в  рубище  и
веригах.  Григорий Александрович, в реальности  умевший  держаться с  редким
достоинством, ничем не напоминал Распутина из советского фильма "Агония" и в
грязные лужи не падал.
     На  "закуску"  еще  один  важный  момент,   касающийся  семейной  жизни
Екатерины и Потемкина. В те самые семь дней в июле 1775 г., когда, по версии
Радзинского,  Екатерина ускакала в  мужском  платье из  Москвы в  Петербург,
чтобы  свидеться  с  самозванкой,  императрица  уединилась  в  своих покоях,
чтобы...  иметь  возможность  спокойно  родить  дочь,  названную  Елизаветой
Григорьевной Темкиной и появившуюся на  свет в ночь с 12  на 13 июля. Хороша
была  бы  мать,  в  родильной  горячке   несущаяся  в  столицу  поболтать  с
"авантюрьерой" о своем, о женском. Жаль, что Радзинский как-то  упустил этот
момент.  Какая  эффектная  ситуация: две  непримиримые  соперницы и  обе  на
сносях;  их  дети  --  страшная государственная тайна;  одна  мать -- жертва
другой матери,  а судьбы девочки и  мальчика  похожи  -- им  расти вдали  от
материнской  ласки. Какой роман в  стиле  немецкого романтизма XIX в.  можно
было бы  закатить! Слава Богу, наш автор  слабо ориентируется в материале, а
то бы...
     Особенно  же  возмутительно  выглядит  история  с  попыткой   Потемкина
заставить Государственный Совет осудить Григория Григорьевича Орлова за брак
с двоюродной сестрой Екатериной Николаевной Зиновьевой. Вот как это  описано
у Радзинского:
     "--  Гришка-то  твой,  Орлов,   --  начинает  меж  тем  Марья  Саввишна
рассказывать петербургские новости, -- совсем с ума посходил. Хочет жениться
на  Зиновьевой  Катьке,  фрейлине,  сестре  своей двоюродной.  Образумь его,
матушка!  Святое  церковное постановление нарушает: сестра ведь. Не  пройдет
ему сейчас, это ведь не раньше.
     -- Да, это ты права. Пожалуй, они не простят ему,  -- задумчиво говорит
Екатерина. И  добавляет:  --  Да  разве их,  Орловых,  остановишь? Безумны в
желаниях и удовольствиях!
     -- Останови его, матушка. Погибнет он.  --  И Марья Саввишна зашептала:
--  Григорий  Александрович Потемкин  Совет  решил собрать...  Как Гришка-то
поженится  --  Совет  сразу  будет.  Брак  отменят, а их  обоих  в монастырь
постригут".
     Да, ничего  не  скажешь, злобный,  мстительный человек  -- князь  тьмы,
одним словом.  Только что  кровь по ночам не  пьет и на шабаши к хорошеньким
ведьмам  не  летает.  А  почему,  собственно,  нет?  Есть же  добрая  старая
масонская  традиция  такой  трактовки  образа  Потемкина, зафиксированная  в
анонимном  политическом  памфлете  "Пансальвин   и  Миранда".  Досадно,  что
Радзинский  ее  упустил!  Был бы еще один  кадавр  в его коллекции. Пожалуй,
самого холопствующего цареубийцу Алексея Орлова мог затмить чернотой души. И
опять спросим себя: а что в реальности было с этим браком?
     А реальность, как всегда, не только интереснее, чище и светлее, она, по
какому-то   роковому   для   Радзинского   стечению   обстоятельств,   снова
принципиально  противоположна нарисованной  им картине.  "Подлец"  Потемкин,
"бьющий лежачего",  оказывается  просил  за Орлова  Екатерину  II  в  личной
записке, ответ  императрицы на  которую опубликован, и Радзинский,  коль  уж
цитирует  другие документы  из того же издания, не мог его не  видеть. Князь
Потемкин  оставался  политическим  противником Орловых,  но  в  молодости  с
Григорием  Григорьевичем его  связывала дружба, и  в последующие годы обоих,
несмотря на  противостояние  группировок, продолжало  по-человечески  тянуть
друг к другу. В тяжелый для Григория момент, когда он, уже лишившись власти,
оказался  беззащитен  перед  другими  крупными  вельможами,  Потемкин  сумел
перешагнуть через старые обиды и просто пожалеть бывшего друга и уже бывшего
врага, ибо "лежачего" действительно не бьют.
     Князь просил императрицу сделать Екатерину Николаевну статс-дамой и тем
самым признать брак и оградить молодых от грозившего  им приговора. Ситуация
была серьезная: на Орлова ополчился почти весь  Государственный Совет, Синод
тоже  был в возмущении.  Екатерина какое-то  время  колебалась.  Ее ответная
записка Потемкину отражает эту нерешительность. "Я  люблю иметь разум и весь
свет на своей стороне  и своих друзей, -- пишет она, -- и не люблю оказывать
милости,  из-за  которых  вытягиваются лица  у многих.  Это  увеличит  число
завистников князя и заставит шуметь его врагов". Однако колебания  Екатерины
продолжались  недолго. Она  не  стала  подписывать решение  Государственного
Совета об осуждении молодоженов и пострижении их в монастырь.