- Ты  прав,  -  отвечал префект, смеясь. - Но скажи, Керавн, почему нет
дверей именно в самых лучших комнатах?
     - Они  были  сделаны из драгоценного туевого дерева, и их потребовали в
Рим.
     - Твои столяры должны поторопиться, Понтий, - сказал Титиан.
     - Лучше  скажи,  что  продавцы  ковров  смогут порадоваться, так как мы
прикроем, где будет возможно, дверные проходы тяжелыми занавесями.
     - А  что выйдет из этого сырого обиталища для лягушек, которое, если не
ошибаюсь, примыкает к столовой?
     - Мы устроим здесь зимний сад.
     - Пожалуй!  Это  недурно!  Ну  а  что  мы  сделаем  с  этими  разбитыми
статуями?
     - Самые плохие из них мы вынесем вон.
     - В  комнате,  которую  ты  предназначил  для  аудиенций,  -  продолжал
префект, - стоит Аполлон с девятью музами, не так ли?
     - Да.
     - Мне кажется, эти статуи недурно сохранились.
     - Не особенно.
     - Урании  здесь  вовсе  нет,  - заметил смотритель, все еще держа перед
собою план.
     - Куда она девалась? - не без волнения спросил Титиан.
     - Очень  уж  она  понравилась  твоему предшественнику, префекту Гатерию
Непоту, и он взял ее с собою в Рим, - отвечал Керавн.
     - И  на  что  ему  понадобилась  именно  Урания!  -  вскричал префект с
досадой.  - Без нее не обойтись в приемной комнате императора-астронома. Как
быть?
     - Трудно  будет  найти  другую  готовую Уранию одинакового с остальными
музами  роста,  да  и нет времени искать. Следовательно, нужно сделать новую
статую.
     - В восемь-то дней?
     - И во столько же ночей.
     - Но позволь, прежде чем мрамор...
     - Кто  думает  об  этом!  Папий  сделает нам Уранию из соломы, тряпок и
гипса  -  мне эта хитрость хорошо известна, - а чтобы другие музы не слишком
резко отличались от своей новорожденной сестры, они будут подбелены.
     - Превосходно!   Но  почему  ты  выбираешь  Папия,  когда  у  нас  есть
Гармодий?
     - Гармодий  слишком  серьезно  смотрит  на  искусство, и, прежде чем он
сделает  набросок,  император  уже  будет  здесь. Папий работает с тридцатью
помощниками  и  примет всякий заказ, лишь бы он принес деньги. Право же, его
последние  произведения,  в  особенности  прекрасная Гигиеязаказу  иудея  Досифея,  и  выставленный  в Цезареуме бюст Плутарха приводят
меня  в  восхищение: они полны грации и силы. А кто отличит, что принадлежит
ему  и  что  его  ученикам?  Словом,  он умеет устраиваться. Дай ему хороший
заработок,  и  он  в  пять дней высечет тебе из мрамора группу, изображающую
морское сражение.
     ______________
     
     - Ну,  так  отдай  заказ Папию. Но что ты сделаешь с этими злосчастными
полами?
     - Их  мы  залечим  гипсом  и  краской, - ответил Понтий. - А где это не
удастся,  там, по примеру восточных стран, постелим ковры по каменному полу.
О  всемилостивая  Ночь!  Как  темно  становится!  Отдай  мне план, Керавн, и
позаботься  о  лампах  и факелах, ибо в этом дне и во всех последующих будет
по  двадцать  четыре  полномерных  часа.  У  тебя, Титиан, я прошу полдюжины
надежных  рабов,  пригодных  для  рассыльной  службы...  А ты что стоишь?! Я
сказал  тебе  - свет нужен! У тебя было полжизни на то, чтобы отдыхать, а по
отъезде  императора  тебе  останется  столько же лет для той же превосходной
цели...
     При  этих  словах смотритель молча удалился, но Понтий не пощадил его и
докончил свою фразу, крикнув ему вслед:
     - Если  только  ты  не задохнешься до тех пор в своем собственном сале.
Что же, в самом деле, нильский ил или кровь течет в жилах этого чудовища?
     - Мне  это  безразлично,  раз  в  твоих  жилах все жарче пылающий огонь
продержится  до  конца  работ,  -  заметил  префект.  - Берегись чрезмерного
утомления  с  самого  начала. Не требуй от своих сил невозможного, ибо Рим и
весь  мир  еще  ждут  от  тебя  великих  произведений.  Теперь я, совершенно
успокоенный,  напишу  императору,  что  для  него  все будет приготовлено на
Лохиаде,  а  тебе  я  крикну  на прощание: "Отчаиваться глупо... если Понтий
тут, если Понтий готов помочь!"


III

     Префект  приказал  ожидавшим  у колесницы ликторам поспешить в его дом,
взять  там  несколько  надежных  рабов,  уроженцев  Александрии,  которых он
перечислил  поименно, и отвести их к архитектору Понтию и тут же послать для
него  в  старый  дворец на Лохиаде хорошую кровать с подушками и одеялами, а
также  обед  и старое вино. Затем Титиан сел в свою колесницу и поехал вдоль
морского  берега  через  Брухейон к великолепному зданию, носившему название
Цезареум.
     Он  медленно  подвигался  вперед, так как чем ближе он был к цели своей
поездки,  тем  гуще  становилась  толпа  любопытных  граждан, плотной массой
окружавших это обширное здание.
     Еще  издали  префект  увидел яркий свет. Этот свет поднимался к небу из
больших  плошек со смолой, поставленных на башнях по обеим сторонам высоких,
обращенных   к   морю  ворот  Цезареума.  У  этих  ворот,  справа  и  слева,
возвышались   два   обелиска.   На   обоих  зажигались  теперь  светильники,
укрепленные  накануне  по четырем углам и на вершине. "Это в честь Сабины, -
подумал  префект.  - Все, что делает этот Понтий, выполняется толково, и нет
более бесполезного дела, чем проверять его распоряжения".
     Всецело  руководствуясь  этим  соображением,  он  не  поехал к воротам,
которые  вели  к  храму Юлия Цезаря, построенному Октавианом, а велел своему
вознице  остановиться у других ворот, в египетском стиле, обращенных к садам
дворца  Птолемеев.  Эти  ворота вели в императорский дворец. Он был построен
александрийцами   для   Тиберия   и  при  позднейших  императорах  подвергся
кое-каким  расширениям  и  украшениям.  Священная роща отделяла его от храма
Цезаря, с которым он соединялся крытой колоннадой.
     Перед  главным подъездом стояло несколько колесниц, и целая толпа белых