Когда я выехал на прогулку...
     - Говорят,  твои  скороходы  с  розами в волосах и крылышками на плечах
летели перед тобою в качестве купидонов.
     - В честь александриек.
     - Как  в  Риме  -  в  честь  римлянок,  а в Афинах - в честь аттических
женщин, - прервала его Бальбилла.
     - Скороходы  претора  мчатся  быстрее парфянских скакунов! - воскликнул
постельничий императрицы. - Он назвал их именами ветров.
     - Чего  они  вполне  заслуживают,  -  добавил  Вер.  - А теперь пойдем,
Титиан.
     Он  крепко  и  по-дружески  взял  под  руку  префекта,  с которым был в
родстве, и прошептал ему на ухо, пока они вместе приближались к Сабине:
     - Для пользы императора я заставлю ее ждать.
     Софист  Фаворин,  разговаривавший  в  другой  части  залы  с астрономом
Птолемеем,  грамматиком  Аполлонием  и философом-поэтом Панкратом, посмотрел
им вслед и сказал:
     - Прекрасная   пара.  Один  -  олицетворение  всеми  почитаемого  Рима,
властителя вселенной, а другой - с наружностью Гермеса...     ______________
     с добродушным, умным и хитрым лицом.

     - Другой,  -  перебил  софиста  грамматик строгим и негодующим тоном, -
другой  -  образец  наглости,  сумасбродной роскоши и позорной испорченности
столичного города. Этот беспутный любимец женщин...
     - Я  не думаю защищать его манеру обхождения, - перебил Фаворин звучным
голосом  и  с  таким  изяществом  греческого произношения, что оно очаровало
даже  самого  грамматика.  -  Его  поведение, его образ жизни позорны, но ты
должен  согласиться со мною, что его личность запечатлена чарующей прелестью
эллинской  красоты,  что  харитыосуждаемый   строгой  моралью,  заслуживает  похвалы  и  венков  со  стороны
приветливых поклонников прекрасного.
     ______________
     грациям.

     - Да, для художника, которому нужен натурщик, он находка.
     - Судьи в Афинах оправдали Фрину     ______________
     осудить,  обвиняя  в  безбожии,  но ее защитник Гиперид додумался в судилище
сорвать с нее одежду, и судьи, пораженные ее красотой, оправдали ее.

     - Они совершили несправедливость.
     - Едва  ли  в глазах богов, совершеннейшие создания которых заслуживают
почтения.
     - Но и в прекрасных сосудах порою находишь яд.
     - Однако  же  тело  и  душа всегда соответствуют друг другу в известной
степени.
     - Неужели ты и красавца Вера решишься назвать превосходным человеком?
     - Нет,  но  беспутный Луций Элий Вер в то же время самый веселый, самый
привлекательный  из  всех  римлян.  Этот человек, будучи чужд всякой злобы и
заботы,  не  печется  также  и ни о какой морали; он стремится обладать тем,
что ему нравится, но зато и сам старается быть приятным всем и каждому.
     - Относительно меня труды его пропали даром.
     - А я подчиняюсь его обаянию!
     Последние  слова  как  софиста, так и грамматика прозвучали громче, чем
было принято в присутствии императрицы.
     Сабина,  только что рассказывавшая претору о том, какое местопребывание
выбрал  для  себя  Адриан,  тотчас  пожала  плечами  и  скривила губы, точно
почувствовав  боль,  и  Вер  с укоризненным выражением повернул к говорившим
свое  лицо, мужественное при всей тонкости и правильности черт. При этом его
большие блестящие глаза встретились с враждебным взглядом грамматика.
     Сознание  чьего-либо отвращения к своей особе было невыносимо для Вера.
Он  быстро  провел  рукою  по  своим  иссиня-черным  волосам,  только слегка
посеребренным  сединой  у  висков,  хотя и не вьющимся, но окружавшим голову
мягкими  волнами,  и,  не  обращая  внимания  на  вопросы Сабины о последних
распоряжениях ее супруга, сказал:
     - Противная  личность  - этот буквоед. У него дурной глаз, который всем
нам  угрожает  бедой,  и  его  трубный голос столько же неприятен мне, как и
тебе. Неужели мы должны ежедневно выносить его присутствие за столом?
     - Адриан желает этого.
     - В  таком  случае  я возвращаюсь в Рим, - сказал Вер. - Моя жена и без
того  рвется к детям, и мне в качестве претора более пристало жить на Тибре,
чем на Ниле.
     Эти  слова  были  произнесены  таким равнодушным тоном, как будто в них
заключалось   приглашение   на   какой-нибудь  ужин,  но  они,  по-видимому,
взволновали   императрицу.   Она  закачала  головой  (которая  во  время  ее
разговора  с Титианом оставалась почти неподвижной) так сильно, что жемчуг и
драгоценные  каменья  на  ее  локонах  зазвенели. Затем несколько секунд она
неподвижным  взором  смотрела  на  свои  колени.  Когда Вер наклонился, чтоб
поднять выпавший из ее волос бриллиант, она быстро проговорила:
     - Ты прав - Аполлоний невыносим. Пошлем его навстречу моему супругу.
     - В  таком  случае  я  остаюсь,  - отвечал Вер, похожий на своенравного
ребенка, который добился исполнения своего каприза.
     - Ветреная  голова!  -  прошептала  Сабина  и,  улыбаясь, погрозила ему
пальцем.  -  Покажи  мне этот камень. Это один из самых крупных и чистых; ты
можешь взять его себе.
     Когда спустя час Вер с префектом покинули залу, последний проговорил:
     - Ты  оказал мне услугу, не подозревая этого. Не можешь ли ты устроить,
чтобы  вместе  с грамматиком были отправлены к императору в Пелузий астроном
Птолемей и софист Фаворин?
     - Ничего не может быть легче, - ответил Вер.
     В  тот  же  самый  вечер  домоправитель  префекта  известил архитектора
Понтия,  что  для своих работ он будет, вероятно, иметь в своем распоряжении
вместо одной две недели.


IV