допустить! Они часто злее самых жестоких людей.
     - Бедные твои сестрички и братец!
     Девушка  грустно  кивнула головой, и Поллукс тоже некоторое время стоял
молча и потупившись. Но затем он поднял голову и воскликнул:
     - У меня есть для тебя нечто, что тебя должно порадовать!
     - Меня уже ничто не радует с тех пор, как она умерла.
     - Полно,  полно, - с живостью возразил скульптор. - Я не мог забыть эту
добрую  женщину  и  раз,  в  часы досуга, слепил ее бюст по памяти. Завтра я
принесу его тебе.
     - О!  -  вскричала  Селена,  и  ее  большие  глаза  сверкнули солнечным
блеском.
     - Не правда ли, это радует тебя?
     - Конечно,  очень  радует.  Но если мой отец узнает, что ты подарил мне
изображение...
     - Так он в состоянии уничтожить его?
     - Если  даже  и  не  уничтожит, то, во всяком случае, не потерпит его в
своем доме, как только узнает, что это твоя работа.
     Поллукс  снял  компресс  с  головы  смотрителя,  помочил  его  снова и,
положив опять на лоб спящего, вскричал:
     - Мне  пришла  в голову мысль! Ведь дело идет здесь только о том, чтобы
этот  бюст  напоминал  тебе  по временам черты твоей матери. Нет надобности,
чтобы  голова  стояла  в  вашем жилище. На круглой площадке, которая видна с
вашего  балкона  и  мимо  которой ты можешь проходить, когда захочешь, стоят
бюсты  женщин из дома Птолемеев. Некоторые из них сильно попорчены и требуют
починки.  Я  возьмусь  за восстановление Береники и приделаю ей голову твоей
матери.  Выйдя  из дому, ты можешь смотреть на нее. Это разрешает вопрос, не
правда ли?
     - Да, ты все-таки хороший человек, Поллукс!
     - Разве  я  не  сказал тебе, что начинаю исправляться? Но время, время!
Если я займусь еще Береникой, то мне придется скупиться даже на минуты.
     - Так вернись к своей работе, а примочки я и сама отлично умею делать.
     При  этих  словах  Селена откинула назад материнскую накидку так, чтобы
освободить  руки, и, стройная, бледная, обрамленная красивыми складками этой
изящной накидки, стояла перед художником подобно статуе.
     - Оставайся   так...   вот  так...  не  двигайся!  -  вскричал  Поллукс
изумленной  девушке так громко и горячо, что она испугалась. - Плащ лежит на
твоем  плече  изумительно  свободно. Ради всех богов, не трогай его! Если ты
позволишь  мне  снять с него слепок, то в течение нескольких минут я выиграю
целый  день  работы  для  нашей  Береники.  Примочки  я буду делать во время
перерывов.
     Не  дожидаясь  ответа  Селены,  скульптор  поспешил  за  перегородку  и
вернулся  оттуда  сперва  с  рабочими  лампами,  по  одной  в каждой руке, и
маленьким  инструментом  во рту, а затем с восковой моделью и поставил ее на
край стола, за которым спал смотритель.
     Поллукс  потушил  свечи и стал двигать свои лампы вправо и влево, вверх
и  вниз;  добившись  наконец  удовлетворительного освещения, он опустился на
кресло,  вытянув шею и голову с горбатым носом далеко вперед, словно коршун,
стремящийся  уловить  взором  отдаленную  добычу... потупил глаза, поднял их
снова,  чтобы  уловить  ими что-нибудь новое, а затем надолго устремил их на
слепок.  При  этом  концы его пальцев бегали по поверхности восковой фигуры,
погружались  в  мягкий материал, прикрепляли новые куски к, казалось бы, уже
оформленным  частям, решительными движениями устраняли другие и округляли их
с  лихорадочной  быстротой,  давая  им  новое  назначение.  Движения рук его
казались   судорожными,  но  под  сдвинутыми  бровями  блестели  его  глаза,
серьезные,  сосредоточенные, спокойные и вместе с тем исполненные невыразимо
глубокого одушевления.
     Селена  ни  одним  словом  не  дала  ему  разрешения воспользоваться ее
услугами  в  качестве  натурщицы,  но, казалось, рвение художника передалось
ей,  и  она точно онемела в неподвижной позе. И когда во время работы взгляд
Поллукса  падал  на  нее, то она чувствовала глубокую серьезность, которая в
этот  час  овладела  душой ее веселого товарища. Несколько времени ни он, ни
она  не  открывали  рта.  Наконец  он  отступил от своей модели назад, низко
нагнулся,  быстрым,  пытливым  взглядом посмотрел сперва на Селену, потом на
свою работу и сказал, счищая воск с пальцев и глубоко переводя дух:
     - Так!  Так  оно  должно  быть!  Теперь  я  сделаю  твоему  отцу  новую
примочку, а затем будем продолжать. Если ты устала, можешь двигаться.
     Она  воспользовалась  этим  дозволением  лишь  отчасти, и вскоре работа
началась  снова.  Когда  он стал заботливо оправлять сдвинувшиеся складки ее
плаща,  она  отставила  было  ногу,  чтобы  отступить  назад,  но  он сказал
серьезным  тоном:  "Не  шевелись!"  -  и  она  повиновалась.  Пальцы и стеки
Поллукса  двигались  теперь  с  большим  спокойствием, в его взгляде не было
прежнего напряжения, и он снова начал разговаривать.
     - Ты  очень  бледна,  -  сказал  он.  -  Правда, свет лампы и бессонная
ночь...
     - Я и днем такая же, но я не больна.
     - Я  думал,  что  только  Арсиноя  будет похожа на твою мать, но теперь
нахожу  многие черты ее в твоем лице. Овал ваших лиц одинаков, нос твой, так
же  как  у  нее, составляет почти прямую линию со лбом, твои большие глаза и
изгиб  бровей точно взяты с ее лица; но у тебя рот меньше и изящнее очерчен,
и  вряд  ли  твоя  мать могла завязать волосы позади таким пышным узлом. Мне
кажется также, что твои - светлее...
     - Говорят,  что  в  девушках у нее были еще пышнее, а ребенком она была
такой же белокурой, как и я. Теперь я черноволоса.
     - То,  что  твои  волосы, не будучи курчавыми, мягкими волнами облегают
голову, это тоже от нее.
     - Их легко причесывать.
     - Ты ведь не выше ее?
     - Пожалуй,  что  нет;  но  она  была  полнее  и  потому  казалась  ниже
ростом... Ты скоро кончишь?
     - Ты устала стоять?
     - Не очень.
     - Так  потерпи  немножко...  Глядя  на  тебя,  я  все  больше вспоминаю
минувшие  годы.  Мне  приятно, что в тебе я вижу опять Арсиною. Мне кажется,
как будто время сильно отодвинулось назад. Чувствуешь ли ты то же самое?
     Селена покачала головой.
     - Ты несчастлива?
     - Да.
     - Я  знаю,  что  тебе  приходится  выполнять  обязанности,  тяжелые для
девушки твоих лет.
     - Все идет своим чередом.