- Нет,  нет,  я  знаю,  что  ты не позволяешь, чтобы все в доме шло как
попало; ты, как мать, заботишься о сестрах и брате.
     - Как мать! - повторила Селена, и ее губы искривились горькой улыбкой.
     - Правда,  материнская  любовь - вещь совершенно особенная, но говорят,
что  твой  отец  и  дети  вполне  основательно  могут быть довольны и твоими
заботами.
     - Может  быть,  маленькие  и  наш  слепой Гелиос, но Арсиноя делает что
хочет.
     - Я  вижу,  ты  ею недовольна. Я по голосу слышу. А прежде ты сама была
живая и веселая, хотя и не такая шалунья, как твоя сестра.
     - Да, прежде.
     - Как  печально  это  звучит!  Однако  же  ты молода, целая жизнь лежит
перед тобой.
     - Какая жизнь?
     - Какая?  -  спросил  ваятель, отнимая свои руки от работы, и, пылающим
взором  глядя  на  прекрасную  бледную  девушку,  с  сердечной  искренностью
вскричал: - Жизнь, которая могла бы быть вся полна счастья и веселой любви!
     Девушка отрицательно покачала головой и спокойно сказала:
     - "Любовь  -  это  радость"  - говорит христианка, которая наблюдает за
нашей  работой в папирусной мастерской, но с тех пор, как умерла мать, я уже
никогда  не  радовалась.  Я  насладилась  всем моим счастьем за один раз - в
детстве.  Теперь  же  я  бываю  рада,  когда  нас  не постигает какое-нибудь
тягчайшее  бедствие.  С  тем,  что приносят мне остальные дни, я примиряюсь,
потому  что не могу ничего изменить! Мое сердце совершенно пусто, и если оно
действительно  способно  чувствовать  что-нибудь, так это страх. Я давно уже
отучилась ждать чего-нибудь хорошего от будущего.
     - Девушка,  девушка!  - вскричал Поллукс. - Что с тобою стало? Впрочем,
я  понимаю  только половину того, что ты говоришь. Каким образом ты попала в
папирусную мастерскую?
     - Не   выдай  меня,  -  тревожно  попросила  Селена.  -  Если  бы  отец
услышал...
     - Он  спит,  и  того,  что  ты  скажешь мне здесь по секрету, не узнает
никто.
     - Зачем  мне  таиться? Я каждый день хожу в сопровождении Арсинои в эту
мастерскую и работаю там, чтобы добыть сколько-нибудь денег.
     - За спиной отца?
     - Да.  Он скорее позволил бы нам умереть с голоду, чем потерпел бы это.
Каждый  день  мне  приходится  выносить отвращение к этому обману, но делать
нечего,  потому  что  Арсиноя думает только о себе, играет с отцом в тавлеи,
завивает ему кудри, а на мне лежит обязанность заботиться о малютках.
     - И  ты,  ты  говоришь,  что в тебе нет любви! К счастью, никто тебе не
верит,  и я меньше всех. Недавно мне рассказывала о тебе моя мать, и я тогда
подумал, что из тебя могла бы выйти именно такая жена, как нужно.
     - А сегодня?
     - Сегодня я знаю это наверное.
     - Ты можешь ошибиться.
     - Нет,  нет!  Тебя  зовут  Селеной, и ты так же кротка, как приветливый
свет луны. Имена нередко соответствуют своему значению.
     - Мой  слепой  брат,  никогда  не  видевший  света, носит имя Гелиос, -
возразила девушка с иронией.
     Поллукс  говорил  с  большим  жаром, но последние слова Селены испугали
его и умерили пыл.
     Так  как  он  ничего  не  отвечал  на  ее  горькое  восклицание, то она
заговорила снова, сперва холодно, затем все с большим пылом:
     - Ты  начинаешь  мне  верить,  и  ты  прав, так как то, что я делаю для
малюток,  происходит  не от доброты, не от любви и не потому, что их счастье
для  меня  выше  моего  собственного. От отца я унаследовала гордость, и для
меня  было  бы  невыносимо,  если бы мои сестры ходили в лохмотьях и если бы
люди  считали  нас такими бедными, какие мы на самом деле. Самое ужасное для
меня  -  это  болезнь  в  доме,  потому  что она усиливает страх, никогда не
оставляющий  меня, и поглощает последние сестерции; а дети не должны терпеть
нужды.  Я  не хочу выставлять себя более дурною, чем на самом деле: мне тоже
горько  видеть,  что  они  пропадают.  Но  из  того,  что  я делаю, ничто не
доставляет  мне радости; все это разве только умеряет страх. Ты спрашиваешь,
чего  я боюсь? Всего - да, всего, что может случиться, потому что у меня нет
никакого  основания  ожидать  чего-нибудь  хорошего.  Когда стучатся к нам в
дверь,  то  это может быть кредитор; когда на улице мужчины таращат глаза на
Арсиною,  я  уже вижу, как бесчестье подкарауливает ее; когда отец поступает
вопреки  приказанию  врача,  то  мне кажется, что мы уже стоим на улице, без
крова.  Разве я что-нибудь делаю с радостью в сердце? Я, конечно, не провожу
времени  в праздности, но завидую каждой женщине, которая может сидеть сложа
руки  и иметь рабынь к своим услугам. И если бы я вдруг разбогатела, я более
не   пошевельнула   бы  пальцем  и  спала  бы  каждый  день  до  полудня.  Я
предоставила  бы  рабам  заботиться  о  моем  отце  и  о  детях. Моя жизнь -
настоящее  бедствие.  Если  иногда выдается какой-нибудь час лучше других, я
удивляюсь ему, и он проходит, прежде чем я опомнюсь от удивления.
     Слова  Селены  повеяли  холодом  в душу художника, и его сердце, широко
раскрывшееся навстречу подруге его детских игр, теперь болезненно сжалось.
     Прежде  чем  он  смог найти истинные слова ободрения, которые искал, из
залы,  где  спали  работники и рабы, послышался звук трубы, призывавший их к
пробуждению.
     Селена  вздрогнула,  плотнее  закуталась  в накидку, попросила Поллукса
позаботиться  об отце и спрятать от людей стоявшую возле него винную кружку,
а затем быстро пошла к двери, позабыв свой светильник.
     Поллукс  поспешил  за нею, чтобы посветить ей, и, провожая ее домой, он
теплыми,  настойчивыми  и  удивительно  трогательными  для ее сердца словами
выудил у нее обещание еще раз позировать ему в той же накидке.
     Пока  смотритель  дворца спал в своей постели, Поллукс, растянувшись на
своем  ложе,  долго думал о бледной девушке с оцепеневшей душой. Когда же он
наконец  заснул,  то  в приятном сновидении явилась ему прелестная маленькая
Арсиноя,  которая,  не  подоспей  он на помощь, неминуемо была бы растоптана
пугливой  лошадью  нумидийца  во время праздника Адониса; ему снилось, будто
она  отнимает  у  своей  сестры  Селены  миндальный  пирожок и отдает ему. А
обокраденная  мирится  с  этим  и  только,  вся  бледная, спокойно улыбается
холодной улыбкой.


VI

     Александрия волновалась.