- Император  работает над планом будущего города Антинои и над проектом
памятника  своему  несчастному  любимцу, - отвечал Понтий. - Он не позволяет
помогать  ему,  но  все-таки  приходится  учить  его отличать невозможное от
возможного и осуществимого.
     - Да  ведь  он  созерцает  звезды,  а твои глаза прикованы к дороге, по
которой ты ходишь.
     - Зодчий  не  может  иметь  дела  с  тем,  что  колеблется  и  не имеет
надежного фундамента.
     - Это  жестокие  слова,  Понтий.  Я  вела  себя  совсем  как безумная в
последние недели.
     - Однако  пусть  бы  все колеблющееся так же скоро и хорошо приходило в
равновесие.  Антиной  был  полубог по красоте, и к тому же, что еще важнее в
моих глазах, он был честный, верный юноша.
     - Не  говори  мне  больше  о нем, - сказала Бальбилла и содрогнулась. -
Его вид был ужасен. Можешь ли ты простить мне мое поведение?
     - Я никогда не сердился на тебя.
     - Но ты потерял уважение ко мне.
     - Нет,  Бальбилла.  Красота, которая дорога каждому, кого лобзает муза,
увлекла  легкокрылую  душу поэтессы, и она заблудилась в своем полете. Пусть
она летает. Она стоит на твердой почве, это я знаю.
     - Какие  добрые,  какие  ласковые  слова! Но они слишком добры, слишком
ласковы.   Я   все-таки   бедное,  колеблемое  ветром  создание,  тщеславная
безумица,   которая   в   этот  час  не  знает,  что  сделает  в  следующий,
избалованное  дитя, которое охотнее всего предпринимает то, что ей следовало
бы  оставить,  слабая  девушка,  которой  доставляет  удовольствие спорить с
мужчинами. Словом...
     - Словом,  прекрасная  любимица  богов,  которая  сегодня твердым шагом
всходит  на  скалу,  а  завтра  порхает  над  цветами,  окруженная солнечным
сиянием,  словом,  существо,  на которое не похоже никакое другое и которое,
для  того чтобы стать совершеннейшей женщиной, не имеет недостатка ни в чем,
кроме...
     - Я  знаю,  чего мне недостает, - вскричала Бальбилла. - Сильного мужа,
который  был  бы  моей  опорой и советов которого я слушалась бы. Этот муж -
ты,  и  никто  другой,  потому  что, как только я знаю, что ты находишься со
мною,  то  мне  становится  трудно делать что-нибудь другое, кроме того, что
следует  делать.  Вот  я, Понтий, перед тобою. Желаешь ли ты принять меня со
всеми моими слабостями, капризами и недостатками?
     - Бальбилла!  -  вскричал  архитектор  вне  себя от потрясающего сердце
изумления и надолго прижал губы к ее маленькой руке.
     - Желаешь?   Желаешь  ты  принять  меня?  Не  оставлять  меня  никогда,
предостерегать, поддерживать и лелеять?
     - До  конца  дней  моих,  до  моей смерти, как мое дитя, как мои глаза,
как...  смею  я  верить  этому и сказать: как мою милую, как мое второе "я",
как мою жену.
     - О  Понтий,  Понтий!  - отвечала она с горячим чувством и схватила его
руку  обеими  своими.  - Этот час возвращает сироте Бальбилле отца и мать и,
сверх того, дарит ей мужа, которого она любит.
     - Моя,  моя!  -  вскричал  Понтий.  -  Вечные боги! В течение всей моей
жизни  я  среди  работы  и  усилий  не  находил времени насладиться счастьем
любви,  и  за  сокровище,  которого вы лишали меня так долго, вы платите мне
теперь с лихвой, и с лихвой на лихву!
     - Как  можешь  ты,  рассудительный  человек,  так  преувеличивать  цену
своего  сокровища?  Но ты все же найдешь в нем кое-что и хорошее. Оно уже не
сможет представить себе жизнь без своего обладателя.
     - А  мне  уже  давно  она  казалась пустой и холодной без тебя, редкое,
единственное, несравненное создание!
     - Почему же ты не явился раньше?
     - Потому,  потому... - отвечал Понтий, - потому, что полет к солнцу мне
казался слишком смелым, потому, что я помнил, что отец моего отца...
     - Что  он  был благороднейший человек, который поднял предка моего рода
до своего величия.
     - Он  был  -  вспомни хорошенько об этом в настоящий час - он был рабом
твоего деда.
     - Я  знаю  это,  но знаю также и то, что я не видела на земле ни одного
человека,  который  был  бы  более  достойным  свободы, чем ты, и которого я
стала  бы  с  таким смирением просить, как тебя: возьми меня, бедную, глупую
Бальбиллу  в  жены,  веди  меня  и сделай из меня все, что еще может из меня
выйти к твоей и моей чести.
     Быстрое  плавание  по  Нилу  доставляло  Понтию  и его милой дни и часы
величайшего   счастья.   Прежде   чем   флот  вошел  в  Мареотийскую  гавань
Александрии, архитектор открыл императору свою прекрасную тайну.
     - Я  неправильно  истолковал  пророчество,  которое  тогда изрекла тебе
пифия,  -  сказал  Адриан,  вкладывая  руку  архитектора в руку Бальбиллы. -
Хочешь  ты,  Понтий,  знать слова оракула? Тебе нет надобности помогать мне,
милое  дитя.  Что  я  прочел  раз  и  два,  того я никогда не забываю. Пифия
сказала:

                То, что выше всего и дороже тебе, ты утратишь,
                И с олимпийских высот ты ниспровергнешься в прах.
                Но испытующий взор открывает под прахом лучистым
                Прочный фундамент из плит, мрамор и каменный грунт.

     Ты   сделала   хороший   выбор,   девушка.   Оракул  обеспечивает  тебе
странствование  в  жизни  по  твердой почве. Что касается пыли, о которой он
говорит,  то  она  и  действительно  существует  в  известном смысле. Что же
касается   декрета   о  вашем  браке,  который  вследствие  различия  вашего
происхождения,  пожалуй,  противоречит  закону,  то  об  этом  позабочусь я.
Отпразднуйте  в  Александрии  вашу  свадьбу так скоро, как желаете, но затем
отправляйтесь  в  Рим.  Вот  условие,  которое я ставлю вам. Моим задушевным
желанием  всегда  было  ввести в сословие всадников новых, достойных членов,
так  как  только  этим  способом  может быть снова поднято его значение. Это
кольцо  делает  тебя  всадником, Понтий, и для человека, подобного тебе, для
мужа  Бальбиллы  и  друга императора, конечно, найдется впоследствии место в
сенате.  Что  в  наше  время можно сделать из плит и мрамора - это ты покажи
при постройке моей гробницы. Изменил ли ты план моста?


XV

     Известие  о  назначении "поддельного Эрота" наследником императора было