накрывало  оно подземные этажи. Здание распласталось  на земле во всем своем
уродстве,  свойственном свирепым  временам,  когда  разнузданные  враждебные
силы, беспрепятственно учи-  нявшие разгромы, породили эти панцирные формы в
архитектуре, возникшие из  противоборства страха и насилия. Стены эти будили
и  среди  белого  дня  воспоминания  о  полных  страха  ночах,  когда воздух
сотрясали чудовищные  взрывы. Дух ужаса навсегда поселился в этом ведомстве;
на его шпиле развевался красный флаг с вышитым на нем фаустпатроном.
     На  западном склоне холма  поднимался,  возвышаясь над  Старым городом,
Дворец Проконсула. Частично стены его примыкали к старинному акрополю, ядром
которого   была   мощная  Главная  башня   древнего  Гелиополя.  Античные  и
средневековые флигели были  соединены новым фронтоном  и  надстроены. Вместо
узких  бойниц и готических арок  виднелись  широкие окна,  лоджии и балконы,
украшенные  цветами.  Застройка  смотрелась  как  единый  комплекс  и  имела
внушительный вид, хотя каждая из  эпох оставила  на нем свой след, словно на
платье  сюзерена,  становившемся  от  столетия  к  столетию  все наряднее  и
удобнее.  Орел со змеей  в когтях был  водружен на Главной  башне акрополя и
обозревал с нее в полуденные часы далекие морские просторы.
     Ориентиром  для  кораблей,  возвращавшихся с островов, служил,  однако,
крест  Морского  собора  в  честь  Девы Марии. Он  сиял  ночью в  бестеневом
освещении. Собор возвышался в самом центре города;  он стал жертвой Великого
огневого  удара и был отстроен вновь в неоклассическом стиле. Считалось, что
на  его  месте стоял когда-то храм  Афродиты;  поваленные колонны  послужили
собору  фундаментом.  Вершина  холма  была  очень  живописной;  весь   склон
покрывали виноградники.  Таверны,  могилы, заброшенные  крестьянские  хутора
тонули в зе- лени, и древней земле, казалось, снился  сон, что она в городе.
Неф собора  имел продолговатую форму,  колокольня была очень высокой, однако
наверху  заканчивалась площадкой. Эклектика стилей  четко  просматривалась -
частично  это произошло  из-за включения  в  сооружение  древнего  античного
храма, а  частично из-за того, что он  воздвигался  как  кафедральный собор.
Духовная разнонаправленность, проистекавшая  из истории города,  справедливо
нашла в нем  свое отражение. Собор укреплял  надежду, сильно возросшую после
великого разрушения, причиненного огнем, - как чудо богословского учения, он
победоносно  выстоял,  противопоставив свою духовную  мощь дьявольским силам
уничтожения. Хенгстман, мастер, построивший собор, высек над  главным входом
изображение  птицы Феникс, которая своими крыльями  как бы обнимала  главный
портал. Ведь черные силы могли возродиться вновь, поднимается же каждую ночь
из болота туман. Однако волшебная птица, сквозь объятия которой шли верующие
к алтарю, должна  была как бы  свидетельствовать о том, что нет на земле  ни
одного сооружения, в краеугольный камень которого уже  не  была  бы заложена
сама идея возможного разрушения. И еще в большей степени символизировала она
собой ту мысль, что,  как разрушенные камни возрождаются из  руин, так и дух
воскрешается заново и даже восстает из пепла.
     Гелиополь  -  древний  город   с  замками   и   дворцами,   базарами  и
густонаселенными  жилыми  кварталами   -  открылся  взору   во  всем   своем
великолепии  в  ярких  лучах солнца.  Словно  магнит, притягивал  он к  себе
корабль. Уже слышен был гомон и  шум, как из  морской  ракови- ны, в которой
запеклась  морская пена.  Со  времен героев-прародителей селились  здесь  по
берегам  залива люди; первые  суда  бороздили именно его воды. По ту сторону
залива,  в   пещерах  Пагоса,   можно  было  видеть  наскальные  изображения
древнейшей  охоты  в те  времена; при  раскопках в  земле  находили  древних
идолов. Династии  как  богов, так и  князей сменяли  друг  друга. Фундаменты
построек   более  поздних   времен   покоились   на  культурном  слое  былых
цивилизаций, следы великих пожаров и войн оставили в нем свой ленточный след
цвета ржавчины и крови.  Несметные поколения жили здесь, любили, надеялись и
бесследно ушли, приняв смерть. И если так воспринимать этот город, с позиций
его истории, то конкретная действительность  как таковая как бы растворялась
в ней  и была  сравнима  разве  с  цветком на древнем дереве,  который скоро
сорвет  и  унесет ветер.  Первые  строители  провели  когда-то  вокруг  него
борозду, определив границы города. Но он не переставал расти с тех пор, хотя
время  от времени по  судьбоносным для  него  дням коса проходилась по нему,
оставляя  после себя  кровавый  след.  Однако земля его  уподоблялась  ниве,
постоянно давая все новые всходы.
     И  если  дать  мысленный  простор  полету  времени,  то возникновение и
становление  Гелиополя и  дальнейший его уход в вечность  сравнимы  разве  с
мощным источником,  бьющим из земли  фонтаном,  чьи  брызги в падении уносит
ветер. И  как встает у воды сверкающая радуга, так  и город раскинулся дугой
подле  брызжущих каскадов,  засверкав  чище  и  ярче,  чем  алмаз. Так  глаз
улавливает  порой  свет   веков,  исходящий  от  колонн  и  арок  над  ними,
неподвластный тлену времени. Города стоят, как стены Илио-  на в гекзаметрах
Гомера. Именно это и захватывает так мощно наш дух при виде их и побуждает к
действиям, равно как красота пробуждает в нас любовь.



БЕСПОРЯДКИ В ГОРОДЕ

     На  мачте лоцманской службы подняли флажок, разрешающий  вход в гавань.
"Голубой авизо" тихо вошел во внутреннюю акваторию. С  двух сторон  входа  в
гавань  повернулись к  нему огромные круглые зеркала  и загорелись  дрожащим
красноватым  светом.  Винты  работали  против  течения  и  баламутили  воду,
поднимая со  дна  желтый  ил. Корабль осторожно  приближался  к  центральной
портовой площади, запруженной народом, где стояли в ожидании машины. Жужжали
камеры,   корреспонденты  пытались  получить  первые   интервью.   Пассажиры
толпились у поручней, разговаривали  кто еще  по  фонофору, а кто уже кричал
через  борт  в толпу. На  набережной махали маленькими  флажками,  поднимали
детей и букеты цветов.
     Подали  трап. Взгляд  упал на  Корсо, главный проспект, который вел  от
портовой площади  наверх,  к  самым  ступеням  кафедрального собора. По  обе
стороны от зеленой полосы посредине двигались в четыре потока машины, каждая
в своем ряду. Два красных обелиска указывали на его протяженность, а высокие
фонтаны делили на части и освежали раскаленный полуденный воздух. Над Старым
городом, в квартале парсов, стоял дым пожарища.
     Костар  поднялся с багажом на палубу и разговаривал с Марио, ждавшим их
в машине.  У Луция до условленного с Терезой часа  еще была уйма времени.  У
него даже  мелькнуло в голове, что  он мог бы  отправиться во  Дворец пешком
через  квартал  парсов,  и,  как  часто уже бывало в его  жизни,  он взял  и
последовал  первому  порыву  души.  Очень кстати  оказалось, что он  еще  не
написал донесения и потому у  него не было  при себе секретных документов. А
чтобы не казаться самому себе праздношатающимся, он решил зайти переговорить
с Антонио Пери,  парсом-переплетчиком, которому доверил перед отъездом  одну