фаустпатроном на одной  из  ее  башен, - казалось,  ничто  не сохранилось от
прежних времен, кроме абстрактной зловещей силы.
     Передний дворик лесенкой  сбегал к  воде. Пологие ступени  обволакивали
темные  морские  водоросли. Там  же из  воды торчали красные  сваи лодочного
причала.  Пассажиры, высыпавшие  на  палубу,  разглядывали  причал.  Корабль
безмолвно  прошел  мимо,  миновал  его,  как  театральный  подъезд,  сулящий
зловещую пьесу на сцене.
     На  лестнице лежал распластанный  труп. Старик с длинной белой бородой,
одетый  в  синие холщовые штаны  и  такую  же куртку, распахнутую  на груди.
Казалось,  мертвец глядит в  небо, голые его ноги были по щиколотку  в воде.
При  приближении  корабля с  него  поднялись  морские птицы.  Красной  тенью
метнулся в воду  косяк крабов. Путешественники молча  проплывали мимо  этого
зрелища. Видно было, что увиденное глубоко потрясло их, ко никто не проронил
ни  слова. Над ними уже витал дух Гелиополя. Луций все еще стоял на носу; он
видел  всю  группу  в  профиль.  Красуясь  яркими,  отделанными  галунами  и
украшенными  орденами   мундирами,  парадными  чиновничьими  униформами,   с
эмблемами  и  прочими знаками отличия могучих  Орденов, в легких прогулочных
или  охотничьих костюмах, все они  как бы являли собой  концентрацию власти.
Правда,  брака  по  любви промеж  ними не было,  один  подстерегал  другого,
действуя  по  законам  и  обычаям  восточных дворцов, где  принцы-наследники
коварно враждуют  друг  с другом. Но сейчас, при виде  трупа, они, забыв про
все, словно сблизились, опасность объединила их.
     У Луция же  как-то сразу сложилось впечатление, будто  спокойно лежащий
на каменном  ложе мертвец источает необычайную силу. Хотя вид его и  вызывал
отвращение - птицы  рвали его  клювами,  добираясь до  печени, а ступни  ног
стали  добычей  мелкой  морской  нечисти, -  он  все же в чем-то  бесконечно
превосходил гордящееся собой  общество, и  от него исходили для них угроза и
страх. Именно это обстоятельство и обращал в свою пользу мессир Гранде, хотя
и сам был подвержен тем же чувствам.
     Море  было  тихим, поэтому  мертвеца вряд ли  прибило к  берегу.  Да  и
наверняка его бы  увидели дозорные  с замка  и те,  что  прятались в  рифах.
Значит, его  положили сюда  специально, как приманку для  страха.  Таков был
метод мессира Гранде, ведавшего полицией Ландфогта  и считавшего,  что тайна
всегда благоприятству- ет делу. "Ночь, туман и бесшумное  оружие" - был один
из его паролей.  Когда он кутил в  "Диване"  со  своими приближенными и вино
одерживало  над  ним  верх,  глазки  его  начинали   радостно  поблескивать:
"Ребятки, когда настает ночь, король - я!" Эти слова возвещали начало оргии.
     Там, где царил страх, он чувствовал  себя как дома, а где шептались или
нашептывали на  ушко,  там  он был третьим, подслушивая. По этой причине  он
любил  наводящие ужас  слухи и  считал их более действенной силой, чем явное
насилие.  Действительно,  случалось   видеть,  как  преследуемые  им  жертвы
облегченно  вздыхали,  когда  его палачи  наконец  хватали  их. Однако он не
гнушался выставлять напоказ то, что внушало страх, раз это было ему выгодно.
"Молчание -  золото,  - имел он обыкновение  говорить, - но нужно еще  уметь
обеспечить  себе  достоверное  прикрытие".  Поэтому,  по-видимому,  не  было
случайностью, что  "Голубой авизо", на котором  находился  и кое-кто  из его
врагов,  шел мимо  этого мертвеца, лежавшего перед замком-тюрьмой как пример
одной из жертв, которым несть числа. Картина эта могла подстегнуть усердие и
преданность друзей. Предстояли важные события.
     Замок  на  море служил  Ландфогту  пересылочным  пунктом, особенно  для
узников, чья участь уже была предрешена. Тот,  кого высаживали  на пустынном
переднем дворике, уже  прошел тюрьму, находившуюся в подчинении Центрального
ведомства. Дурным предзнаменованием  было,  если  путь отсюда  вел  вниз,  к
причалу.  Только  немногих  оставляли в  крепости  - как  в  особо  надежном
застенке. Они  сидели  в  башнях или  подвальных сырых камерах  пожизненного
заключения,  куда  проникала  вода. Важных пленных держали  еще  и в средней
башне,  обставленной  с  комфортом.  Большинство  из  них,   однако,  упорно
дожидались  - кто  дольше, кто быстрее  -  решения, согласно которому должна
была  определиться  их судьба.  Эти  короткие туманные фразы стояли  в конце
дела.  Одних  увозили  после  того на  изнурительные  принудительные работы,
предвещавшие скорый конец, например в  рудники  под  землей, других -  сразу
туда, откуда уже не  возвращаются. Поговаривали и о чудовищных вещах. Где-то
в  глубине  острова,  в одном из  ущелий, называвшемся Мальпассо, находилось
здание,   где   людей   травили  ядами,   -   "Токсикологический  институт",
возглавляемый доктором Мертенсом. Ходили слухи,  что мессир Гранде частенько
бывал там; он испытывал слабость к этой науке, как и вообще к прогрессу.
     Труп  скрылся  из  глаз,  оцепенение  прошло.  Вокруг   мессира  Гранде
образовался    кружок,    чиновники    Центрального    ведомства,    да    и
специалисты-технократы тоже  окружили его.  То, что его физиономия маячила у
них перед  глазами,  как-то успокаивало их. Он кивнул доктору  Мертенсу  и с
удовлетворением  посмотрел  на  остров.  Потом  похвалил  погоду и  позволил
остальным  присоединиться к  его словам. Он с  шумом  втянул ноздрями свежий
морской ветерок.
     Остальное общество держалось от него подальше. Торговцы и банкиры вроде
Шолвина  исчезли  с  палубы;  они  молча  растворились, словно  испарившись.
Мавретанцы в  небрежной  и скучающей  позе смотрели на рифы.  Они  сохраняли
полное спокойствие  - наподобие кошки, почуявшей  мышь. Посвященный, однако,
мог заметить кое-какие  жесты, выдававшие  выработавшийся  условный рефлекс:
мечтательно и как бы мимоходом притронувшись к  левому  лацкану, они  словно
проверяли, на месте ли орденская ленточка, на самом же деле там  в подкладке
у них был  спрятан яд,  взятый ими на  вооружение совсем недавно;  о  тайном
существовании его знал и завидовал им мессир Гранде.  Яд разработал в  своем
институте доктор Мертенс, но не  в качестве Главного врача, а как  свободный
ученый-исследователь  Ордена  мавретанцев.  Недостатка  в  пациентах  он  не
испытывал. До сих пор они  применяли  одно средство, которое валило, подобно
удару молнии, однако экстракт из болиголова в отличие от того лишал человека
сначала чувства боли,  потом  ума. Таким  образом,  получался еще выигрыш во
времени, когда можно было занять для себя позицию, разработать идею, сделать
донесение, имея живой материал под рукой и оставаясь неуязвимым. Они хотели,
творя  зло, не только сохранить свое достоинство, но  и  иметь еще некоторую
перспективу.
     Хотя  ряды  и  сомкнулись  при  виде  мертвого, однако  разделение  сил
просматривалось четко. Офицеры и чиновники Проконсула с трудом скрывали свое
неудовольствие.   Их,   воспитанных   в  духе  открытой,  легальной  власти,
беспокоило  все то негласное, двусмысленное, что  было свойственно действиям
Ландфогта. Грязные  злодеяния смущали их. К тому же они чувствовали, что это
оскверняет  военный мундир. Знал это, конечно, и мессир Гранде, поэтому он и
форсировал тот гнусный  инцидент, превратив его  в  спектакль для них. Пусть
никто из этих чистоплюев не воображает, что он не замечает их реакции. Но, с
другой  стороны, он  и своих головорезов облачил в те же  мундиры,  чтобы их