Кастельмарино, бывший, без сомнения, из их числа и притом не мелкая сошка, у
той ведь только один  девиз: "Все  запрещено". Наверняка он  был  допущен  к
высшим чинам, к той, другой половине,  где,  наоборот:  "Все  дозволено". Об
этом  свидетельствовала  его  улыбка  сатрапа,  с которой  он,  чуть  ли  не
священнодействуя, отдавался  завтраку.  Он появился в кают-компании довольно
поздно  и  приводил себя  сначала в порядок  после  вчерашней  попойки двумя
бутылками минеральной  воды.  Сейчас  же,  выпив  портвейна, он принялся  за
омара. У этих мавретанцев были завидные желудки, да и, кроме того, оптимисты
всегда  любят  сытно  позавтракать.  Он  ловко  отделил  руками  клешни   от
разъезжающегося в разные стороны  панциря  и  сам  казался за  этим занятием
похожим  на одного из  тех пучеглазых  морских животных,  которые,  захватив
большими  и малыми клешнями свою добычу, разглядывают  ее торчащими глазами.
Пожалуй, он проделывал в своей жизни операции  и похлеще.  "Je regarde et je
garde"(1),  -  гласил  один  из  девизов   мавретанцев.  И   если  свободное
времяпрепровождение  господ из Центрального  ведомства походило  на холостой
ход машины и было,  по  сути, не чем иным, как завуалированной  скукой, то у
таких типов, как зтот Мертенс, подобная акция, напротив, выглядела  приятной
данью   вынужденному   безделью.   Каждое  мгновение  окупалось   с  лихвой.
Складывалось впечатление,  что  игра велась беспроигрышно, не то  что  теми,
другими,  вечно  отмеченными   печатью  недовольства  и  снедаемыми  слепыми
страстями и - ---------------------------------------
     (1) "Я смотрю и высматриваю" (фр.) меланхолией. Они  напоминали ящериц,
безмятежно  греющихся  на камнях  на  солнце  и  молниеносно и  без  промаха
хватающих  свою  жертву.  Разделяя  выпавшую  на  их  долю  участь,  они  не
расслаблялись. У них, по-видимому,  была  какая-то своя теория времени.  И в
придачу  к тому,  без  сомнения,  еще  колоссальные  знания  фактора боли  и
физических и  духовных способов  извлечения  из нее пользы  для  себя.  "Мир
принадлежит  не знающим  страха!  " Этот лозунг  должен  был  способствовать
возрождению древних норм  духа,  несовместимых  с сегодняшними беспорядками.
Опять  отрыгнули   новые  побеги  стоицизма.  Уже  кое-кто,   незаметно  для
остальных, обменивался при встрече взаимными улыбками.
     Луций  порой  вызывал  благосклонность  мавретанцев.  Возникало   такое
ощущение, что  при  встрече с  подобными им взгляд на  вещи  упрощался.  Они
прочесывали старинные  города, полные готических, фаустовских уголков, потом
кварталы,  кишевшие чернью.  По другую сторону  городских валов  и  стен они
останавливались, обретая простор. Прояснялись  и правила  игры, определялась
награда,  ради  которой  все  затевалось.  Они  были  прозорливее  остальных
участников игры. На этом и  зиждилась власть мавретанцев. Они  знали условия
выживания, в их руках был ключ  к новой жизни,  новому миру.  То был момент,
когда  Луция охватывал страх.  Он  отшатывался  в ужасе перед их  подходом к
жизни,  удобным только для себя  и  не ведающим сострадания  к другим, перед
этим  миром, где женская  красота была не  без греха, а  искусство не  знало
полутонов.
     Ученые-исследователи  сидели в кают-компании большей частью поодиночке,
углубившись  в  разговоры   с  библиотеками,  институтами,  музеями  или   в
собственные записи. Следы  упорного  труда, особенно  в ночные часы, заметно
отпечатались  на  их  лицах.  Необычайное  расширение мирового  пространства
увеличивало   поле   их  деятельности,  требовавшее  научной  организации  и
обозримости. Справиться со всем этим было бы невозможно,  если бы не удалось
упростить   гениальнейшим   образом   методику   и  практику   использования
достигнутых  научных  результатов.   Энциклопедическая  классификация  стала
всеобъемлющей и охватывала даже мелочи. Новое мышление, наметившееся  уже  к
началу   двадцатого  века,   характеризовалось   практической   взаимосвязью
рационального  с  абстрактным.  К  этому добавлялось  то,  что регистрация и
статистика данных  обеспечивались в  высшей  степени  думающими  машинами. В
подземных  библиотеках  и архивах,  где  хранились картотеки,  осуществлялся
кропотливейший  титанический  труд.  Однако  существовали   довольно  темные
инстанции, вроде Координатного  ведомства, определявшего в системе координат
местонахождение любой точки, любого предмета на земном шаре. Эта  простейшая
идея пришла  в  голову  одному мавретанцу.  Крест  - оси координат - украшал
гербовый щит ведомства, а вместе с ним и богохульный  девиз: "Stat  crux dum
volvitur orbis"(1). Работа там велась без слов и незаметно для глаз. Она как
бы породнилась с музыкой, поскольку и на нее нашелся  метроном,  механически
задававший ей  темп.  Один  ученый-археолог обнаружил при раскопках древнего
захоронения  в Закавказье ручку от  вазы,  лишившую  его покоя. Он выслал ее
раз- - ---------------------------------------
     (1) "Стоит крест, пока земля вертится" (лат.).
     меры в  Координатное ведомство, где  эти данные запустили  в машину. Та
выдала сведения, и  архивариус составил список объектов, контуры  которых  в
той или иной степени приближались к находке. Это могли быть как другие вазы,
так даже и  рисунки  вышивок,  иероглифы или раковина соответствующей формы,
найденная  на берегу  Крита.  К списку были приложены  сведения из каталогов
музеев  и  из  научных  справочников.  Но  то  была  лишь  одна  из  функций
Координатного  ведомства;  существовали  еще и  другие,  более сомнительного
свойства. Так, в Координатном  ведомстве  могли запеленговать любую точку на
земном  шаре,  что  было  само  по себе  угрожающим. В ведомство  непрерывно
поступали отовсюду разные  сведения и, логически  препарированные, оседали в
его  картотеках. С ростом архива  росла  и власть. План зиждился,  как и все
прикидки мавретанцев, на совершенно примитивной  идее,  рассчитанной на  то,
что  они  лучше других  знают  правила  игры.  В  принципе  это  был  триумф
аналитической геометрии. Они знали, чем определяется  власть в пространстве,
лишенном  качественной   характеристики  и   поддающемся  учету   в  системе
координат. Они  знали, что индексирование  черепов таит в себе  опасность, и
держали эти данные про запас.
     У них  было оружие против любой теории,  и  они знали, что там, где все
дозволено, можно все и доказать. Но  право выбора  действия они оставляли за
собой. У себя в ведомстве они  протежировали подобию гелотов -  бессловесным
рабам,  любившим порыться  в  пыльных  папках,  поощряли и женские кадры, не
проявлявшие особой инициативы,  зато  обладавшие  большой интуицией.  Членов
Ордена мавретанцев там можно  было  встретить крайне  редко,  и только в тех
неприметных  кабинетах, похожих  на  серые чуланчики  со звуконепроницаемыми
стенами,  откуда  паук  наблюдает  за  раскинутой  им  сетью  паутины. Луций
припомнил  одну  из  таких дверей, где  на матовом стекле виднелась табличка
"Энцефалозные",  -  видеть  сквозь  дверь  можно  было только  с  внутренней
стороны. Для посвященных надпись  на  двери была  символическим обозначением
внутриведомственной статистики, несшим информацию для своих и олицетворявшим
собой власть для чужих. Луцию нравилось навещать Координатное ведомство, что
он изредка  делал  по  поручению  Проконсула. Там  всегда  царила  атмосфера
закрытых  дверей, а  стены кабинетов  покрывала  загадочная  тайнопись.  Все
многообразие  мира  умещалось  здесь  для  тех,  кого  не  сбивали  с  толку