назойливость  от  повторений,  то  ли  уж и вовсе признаки упадка. Ибо разве
завершение  чего-либо  на свете уже не знаменует начала его уничтожения? Так
распадается   только  что  заключенный  союз  между  двумя  или  несколькими
государствами.  И  дом  построенный начинает разрушаться с момента окончания
его  сооружения.  И весь город тоже живет в бодром и молодом развитии только
до  тех  пор,  пока  очертится  его ядро. Потом город начинает расползаться,
боковые  наслоения  поглощают бывшее ядро, давшее наименование этому городу,
и  уже  имеем нечто неуклюжее, квелое, болезненное. Не потому ли погибло так
много столиц?
     А  разве  мы  не  умираем,  только  родившись? Вопрос - в длительности.
Никакие  молитвы  не  помогут.  Единственное спасение - наполнить свою жизнь
высочайшими  деяниями,  и  наполнить  как  можно  плотнее. Тогда жизнь будет
долгой и прекрасной.
     Соглашался  с  князем  Илларион,  благочестивые поступки, благочестивые
деяния  -  украшение всякого сущего, человек рождается, живет, работает лишь
для  бога,  человек воздвигает храмы не для собственного жилища, а для бога,
возводит  над  ними  высокие купола, на которых есть место только для самого
бога,  и  чем  выше  храм,  тем  ближе  к небу, ближе к конечному назначению
человека.
     Кто  же  может  возводить  высочайшие храмы, если не владыки земли? Ибо
разве  царь  Соломон  не  построил  дом во имя божье и не прославился во все
века  своим храмом, а когда строился храм, на строение шли обтесанные камни;
ни  молота,  ни  тесла, ни всякого другого железного орудия не было слышно в
храме  при  строении  его,  потому что сотворил бог для этого дела каменного
червя шамир, который и раскалывал камень.
     Ярослав  и  не  возражал,  сам  сооружал церкви, ставил их повсюду: и в
Ростовской  земле,  и  в  Новгородской,  и  в самом Киеве, хотя тут пришлось
прежде  всего  налаживать  все  после  бесконечных  пожаров. Но ведь и самый
большой   храм  первокаменный  уже  поставлен  в  Киеве  отцом  его,  князем
Владимиром.  Что  же  прибавится  для  него, если он поставит рядом еще один
храм?  В  самом  деле,  Соломон  был мудр, сказано ведь: "И дал бог Соломону
мудрость,  в весьма великий разум, и обширный ум, как песок на берегу моря".
Но он строил на голом месте. А если ты начинаешь не первым?
     И  в  Константинополе, отвечал Илларион, первым был Константин Великий,
а  божественный  Юстиниан  после,  но  ведь  поставил  же  Юстиниан с божьей
помощью  храм  святой  Софии,  пригласив  гречинов  Исидора и Анфимия на это
дело, и прославился на века.
     Неожиданно  на помощь Иллариону пришел Ситник. Правда, боярин знал лишь
свое  дело,  никому,  кроме  князя, в помощники становиться не собирался, но
вышло  так,  что  именно во время продолжительных бесед князя с пресвитером,
которого  давно  не  видел  и  у  которого  надеялся  найти  ответ  на  свои
колебания,   известил   Ситник   Ярослава,  что  его  доверенными  задержаны
подозрительные  люди  на  Залозном  шляху.  Оказался и старший среди них, по
имени  Гюргий,  как  и  сам  князь,  а  идут, сказал, аж из Ивериизнает, где она есть, направлялись же к князю Мстиславу в Чернигов.
     ______________
     
     - Откуда узнал, кто они и что? - спросил Ярослав.
     - Имею  людей,  на  всех  шляхах  разбросанных.  Пристают  к  путникам,
выпытывают: кто? куда? зачем?
     - Позови этого... Гюргия.
     - Приготовил его на всякий случай.
     - Зови.
     Ситник  ввел  в горницу высокого, гибкого, чернобородого, белозубого. В
черной  суконной  одежде, подпоясанный дивным серебряным поясом, на шее тоже
серебряная цепь, на поясе - короткий меч - акинак.
     - Кто  будешь?  -  сурово  спросил  князь,  но  на  Гюргия суровость не
подействовала,  он  не поклонился князю, лишь еле заметно кивнул головой, не
снял  острой шапки, выпрямился еще сильнее, прогибаясь в пояснице, засмеялся
белозубо, что-то промолвил быстро и непонятно.
     - Не  молвишь  по-нашему?  - сказал Ярослав. - Как же беседовать будем?
Ромейский язык знаешь?
     Гюргий   снова   засмеялся   и   снова   заговорил   на   своем  языке,
взволнованном,  будто орлиный клекот. Ярослав улыбнулся. Варяжский язык этот
человек  знать  не мог, латинский - и тем более, может, персидский, - но сам
князь тоже не знал персидского.
     - Что  же  мы  -  перемигиваться  с  тобой  будем,  что  ли?  Ты что, к
Мстиславу шел?
     - К  Мстиславу, - закивал Гюргий и снова засмеялся, видно, воспоминание
о Мстиславе вызвало у него радость.
     - В дружину к Мстиславу?
     Ярослав   жестами  показал,  как  орудуют  мечом,  но  Гюргий  завертел
головой.  Он  подбежал  к  стене  горницы,  встал на колено, показал ладонью
правой  руки,  будто  что-то  вытесывает,  потом начал класть к стене как бы
камень  на  камень,  бревно  на бревно; Ярослав еще не верил догадке, быстро
встал  со  стула,  прошел к обитому серебром тяжелому сундуку, достал оттуда
дорогую  книгу  греческую,  развернул,  позвал  к себе иверийца, показал ему
рисунок:   на   городской  стене,  за  которой  виднеются  верхушки  храмов,
несколько  веселых  бородатых  людей  кладут  камень,  подаваемый  им  снизу
простым блочным приспособлением.
     Ивериец  обрадованно закивал головой, снова что-то проговорил - длинное
и  жаркое,  Ярослав  разобрал  несколько  раз  повторенное слово "Мстислав";
этого  князю было уже достаточно, чтобы понять, какой славой пользовался его
брат  в  Тмутаракани  среди строительного люда, - видно, немало поставил там
сооружений,  если идут к нему из таких далеких краев умельцы. Может, задумал
Мстислав  превзойти  Киев  в строениях божьих и светских и сам позвал к себе
зиждителей?  Но  вот  случай  вмешивается в дело, а может, это божья воля на
то,  чтобы  ему, Ярославу, стало ведомо про замысел брата, и вот теперь, идя
навстречу  божьей  воле,  он  должен  опередить  своего  брата и воздвигнуть
что-то невиданное и неслыханное?
     Ярослав  дружески  похлопал  иверийца  по  плечу,  звякнул в серебряный
колокольчик,  велел заспанному слуге принести два ковша меду; когда выпили с
Гюргием, князь позвал Ситника и сказал ему:
     - Найди  толковина, чтобы мог я объясниться с этим человеком. Гюргия со
всеми  его товарищами держи зорко, давай все, чего хотят, важные люди вельми
для нас.
     А  через  неделю, когда узнал, что Гюргий и все его товарищи - каменных
дел   мастера,   Ярослав  снарядил  посольство  к  ромейскому  императору  с
заверением  мира,  а  заодно  и  с  просьбой  прислать  умелых украшателей и