Глебу,   то  решено  было,  что  княгиня  останется  в  Новгороде  на  более
длительное  время,  до тех пор, пока князь приедет за нею вновь. В Новгороде
Ситник  не  говорил  ничего,  а  в  Киеве,  в  одну из ночных своих встреч с
князем, сказал:
     - Выведал я кое-что про Шуйцу-игуменью.
     - Кто  просил? - Ярослав не дозволял Ситнику вмешиваться в дела княжьи,
семейные  и  личные,  боярин  знал  это  и  придерживался запрета, но теперь
почему-то вот нарушил. - Что ты там вынюхал?
     - Дочь имеет.
     - Что?
     - Дочь  имеет. - Ситник, видно, боялся говорить дальше, но Ярослав и не
хотел от него больше ничего слышать.
     - Иди с богом, - сказал неласково.
     Ситник  выскользнул  из горницы, а князь горько улыбнулся: и эта таится
от  него.  Встала  между ними держава - и уже нет ни тех ночей, какие были в
дождливом  лесу,  ни  темного кипения крови, ни сверкания ее душистого тела.
Дочь...  Чья?  Где?  Наверняка  же  его  дочь.  Первая. Еще до Владимира. Но
почему  же  промолчала? Ни тогда, ни в этот раз, когда не побоялся и Ирины в
Новгороде,  ездил  в  Задалье  якобы  осмотреть  околицы, а сам тем временем
помчался  в  женский монастырь, к игуменье Марии-Шуйце, и казалось им тогда,
что  все  оживает  вновь,  все  возвращается, они становятся моложе и чище в
своей  близости, так, будто ничего и не случилось за это время. И, однако ж,
промолчала.  Ничего  не сказала. Даже намека не было. А он торопился, у него
не  было времени на расспросы, у него нет теперь времени ни на что. Не волен
был  ни  в своем времени, ни в деяниях. Да и кто волен? Даже бог - всеблагий
и   всемогущий   -   может   быть  одним  лишь  богом,  и  никем  другим,  -
следовательно,  и  он  ограничен  в  своих  действиях,  -  так  что уж тогда
говорить про князя?
     Пока  Ярослав был в Киеве, его племянник Брячислав внезапно вырвался из
своего  Полоцка,  пошел  на  Новгород,  взял его, разграбил, захватив в плен
княгиню  Ирину  с  сыном  Владимиром,  так, словно суждено ей то и дело быть
жертвой  налетчиков, и поскорее удрал в свое родовое гнездо. Но Ярослав имел
теперь  под  рукой  Ситника,  а у Ситника были всюду верные люди; он получал
вести  без  промедлений  -  канули в прошлое те времена, когда князь узнавал
обо  всем  позже  всех;  Брячислав еще бесчинствовал в Новгороде, а Ярослав,
взяв  войско,  что  тысячами  считать  было  нечего, быстрым ходом пошел ему
наперерез  и  догнал коварного племянника на реке Судомир, разбил в коротком
бою, вынудил заключить союз, сказал:
     - Будь  со  мной  един.  Не  караю  тебя только в память моей матери, а
твоей бабушки княгини Рогнеды, но это уже в последний раз. Запомни.
     Был  в  Новгороде,  был у Шуйцы, учинил ей допрос, но ничего не узнал о
дочери.
     - Не слушай вранья, княже, - сказала Шуйца.
     - А ежели это такое вранье, что в нем есть и правда?
     - Все едино не слушай, ибо далеко заведут тебя наговоры.
     Снова  уезжал  от  нее ни с чем, всегда уезжал от нее так, оставалось в
ней  что-то  такое,  чего не возьмешь, тянуло его потом к ней снова и снова,
какое-то   бесовское  колдовство  было  в  этой  молодой  женщине,  господи,
господи...
     Старший  брат  Мстислав  до  поры  до  времени  спокойно  сидел в своей
Тмутаракани.  Именно  тогда,  когда  между Ярославом и Святополком вспыхнула
стычка  за  Киевский  стол,  Мстислав  вместе  с  ромейским войском пошел на
хазар,  докучавших  и  ему и ромеям; императоры константинопольские называли
его  Твое  Великородство,  каждый  раз  посылали  дорогие  дары:  украшенные
жемчугами   золотые   кресты,   золотые   сундучки   со  священными  мощами,
сердоликовые   чаши   и   хрустальные   кубки,   украшенные  дорогой  эмалью
астропелеки  для  княжеской  одежды,  цветистые влаттии и готовые одеяния из
царских  кладовых.  Нрав  у Мстислава был забиячливый, веселый, он сам часто
ходил  на  соседей и воев своих посылал к ромейским императорам на службу, -
дескать,  и  вам  достанется  слава  и богатство, и князю кое-что перепадет.
Когда  в  Южной Италии вспыхнуло крупное восстание во главе с богатым купцом
Мелесом,  на подавление восставших под начало византийскому катепану Василию
Аргиросу  Мстислав  дал несколько сот своих воинов; Мелес был разбит, и уже,
наверное,  был  бы  и  конец  этому  восстанию,  если бы не новый германский
император  Генрих  да  не  римский  папа,  поставленный  Генрихом,  Бенедикт
Восьмой.  Вновь  возродилась  повстанческая  армия,  пошла  на  византийские
твердыни,   захватила  большую  часть  Апулии.  Император  Василий  завершал
разгром  Болгарского  царства,  войск  у  него  было  в обрез, поэтому снова
прибыли  послы  к  Мстиславу,  и  еще одна его дружина направилась за море и
влилась  в  войско катепана Василия Бойоаннеса. Происходило это именно в тот
год,  когда  Ярослав  пошел  на  Брест,  возлагая  надежды на свой договор с
императором  Генрихом.  А  у Генриха были свои хлопоты: и с Болеславом, и не
меньшие  - с Италией. Он был убежден, что вся Италия должна принадлежать его
короне.  Много  у  него  было  связано  с  этой землей. Венчался там в Павии
железной  короной на императора. Там же, в Павии, напали на него забиячливые
итальянцы;  спасаясь  от  них,  он  выпрыгнул из окна дворца и повредил себе
ногу.  Его прозывали с тех пор Генрихом Калекой, не возлюбил он Италию, но и
отдавать  ее  никому не собирался. Теперь, считая, что Киевский князь послал
своих  воинов  на  подкрепление  враждебных  ему  ромеев в Италию, Генрих не
только  бросил  Ярослава  одного,  но  еще  и  примкнул  к  Болеславу  в его
очередном  походе  на  Киев.  Не знал император германский, что Ярослав ни в
чем  перед ним не виновен, что к ромеям посланы воины Мстислава: велика была
Русская земля, и трудно было разобраться, что там происходит.
     И  вот  пока Ярослав в трудах и крови добывал престол, Мстислав собирал
золото,  пировал в неведомой дали, склонный к гневу и любовным развлечениям,
самовлюбленный  властелин  Тмутаракани,  до которой, кажется, не дотянулся и
сам  князь  Владимир,  а  Ярослав  покамест  и не помышлял покорять старшего
брата,  точно  так  же  как  и младшего - Судислава, который тише воды, ниже
травы сидел в своем Пскове.
     Но  вот  однажды  вполз  в  ночную  княжью  горницу Ситник, молча подал
Ярославу свиток березовой коры, отступил в темноту.
     - Что сие? - спросил Ярослав, приближая свиток к свету свечи.
     - Грамотка от Коснятина.
     - Что-о? Как это - от Коснятина?
     - Не знаю. Перехватил по пути.
     - Где?
     - На Волге.
     - Длинные руки имеешь. Кому грамотка?
     - Князю Мстиславу.
     - Читал?