деревьями.
     Ворота  открыли  две  довольно  молодые женщины, но обе... в монашеском
одеянии.
     - Это что? - удивился князь. - Кто вы?
     - Обитель божья, - сказала та, что первая выглядывала в окошко.
     - Тю,   -  засмеялся  Ситник,  -  бабы  уже  в  попы  полезли.  Да  еще
молоденькие!
     Он  наклонился,  чтобы  ущипнуть  одну  из монахинь, но она неторопливо
оттолкнула его руку.
     - Монастырь?  -  Ярослав  осматривался  по  сторонам.  Огороды, полоска
озимых,  какие-то  фигуры  в черном суетятся возле хлевов и коровников, куры
возле  навоза.  Вот  оно и есть: "Курица разгребает мусор и добывает из него
зерно".
     - Как же называется монастырь? - спросил Ярослав.
     - Шуйский.
     Это  уже  было  немного  легче. Еще одна затея взбалмошной Шуйцы. Пусть
будет так. Первая женская обитель на Руси. Под княжьей рукой. Пусть.
     - Так ведите меня к Шуйце, - приказал вполне уверенно.
     - Игуменья Мария на молитве, - получил в ответ.
     - Что? Шуйца - игуменья? Мария?
     Монахиня молча пошла впереди княжеского коня. Вторая закрывала ворота.
     Ситник,  которому  Ярослав  ничего  не  говорил,  куда едут и к кому, с
любопытством смотрел по сторонам, бормотал:
     - Ну и бабье! Вот так да!
     Князь  оставил  его  на  большом  дворе,  а  сам поехал к малой церкви,
поставленной  еще  при  нем,  доехал до паперти, слез с коня, привязал его к
березе  и,  прихрамывая,  осторожно  пошел  по ступенькам, стараясь прикрыть
хромоту.  Церковь  внутри  была голой - ни единой иконы, ни единого рисунка,
только  три  свечи горят в глубине, а перед ними - темная фигура на коленях,
неподвижная,  окаменевшая. Ярослав тихо подошел, опустился на колени рядом с
фигурой,  осенил  себя  широким  крестом  и  лишь  после  этого  взглянул на
соседку,  и она не удержалась, взглянула на него. И он узнал и не узнал свою
давнюю  Шуйцу;  благочестие  было  в  ее глазах и на устах, вся закрыта была
черным,  нежно  белела  только  щека, повернутая к князю, и излучался от нее
тот  же  самый  запах,  что  и  тогда  в  лесу,  свежий, пронзительный запах
молодости.
     - Шуйца,  -  прошептал  Ярослав,  словно бы боялся вспугнуть богов и их
ангелов, - Шуйца!
     - Зачем приехал? - тоже тихим голосом спросила она.
     - К тебе.
     - Поздно.
     - Никогда не поздно к тебе.
     - Обреклась я святому богу.
     - А я?
     - Покинул меня. Забыл.
     - Никогда не забывал.
     - Теперь поздно.
     - Шуйца!
     - Теперь я Мария.
     - Мария-Шуйца...
     - Не гневи бога...
     - Так давай помолимся и уйдем отсюда...
     - Куда?
     - К тебе.
     - Там теперь сестры.
     - Ну, тогда в леса...
     - А там грех...
     - Я не счастливый, - сказал он жалобно.
     - Знаю. Молись.
     - Ты ж не верила моему богу.
     - А кому верить? Нет выбора.
     Она  стала не только твердой, но и мудрой за эти годы. А может, и тогда
была  такой?  Когда  не хотела менять свою свободу, когда рвалась и к нему и
от него одновременно, когда пускала и не пускала его к себе!
     - Так оставишь меня? - горячо прошептал он.
     - Молись.
     Он  подумал,  что  пришлет сюда из Киева умельцев для украшения церкви.
Чтобы  все  здесь  заиграло  такими  красками,  как  сверкало  у  него перед
глазами,  когда  увидел  Шуйцу.  Пришлет,  если  дойдет  до  Киева, а дорога
предстоит  далекая и тяжелая. Как тяжко человеку жить на свете. Лишь любимая
женщина может иногда облегчить твою ношу.
     - Шуйца,  -  неистово прошептал он, - я поцелую тебя! Вместо иконы! Как
богородицу!
     И  не  дал  ей возразить, быстро наклонился к ней, прикоснулся губами к
нежной щеке, пахнувшей молодостью.
     Остался  в  монастыре  на  ночь,  утром  Мария-Шуйца  выпроводила его и
строго наказала не посещать обитель, пока будет сидеть в Новгороде.
     - Я приеду к тебе из самого Киева! - горячо пообещал Ярослав.
     - Почто  болтать  пустое,  -  горько сказала она, потому что хорошо уже
знала  неверную  натуру князя, знала, что забудет ее, как только снова сядет
на Киевском столе и снова уйдет в высокие державные заботы.
     - Приеду! - князь перекрестился. - Вот увидишь.
     - Бог  все  видит.  -  Шуйца  становилась недоступной игуменьей Марией.
Благословила  князя  и его орошенного потом боярина, который, кажется, так и
не  опомнился  в  этом  бабьем  царстве,  не стала ждать, пока они выедут за
первую ограду даже, пошла в свои покои.
     - Твердая  жена,  -  вздохнул  Ситник,  -  пробовал  я  тут  что-нибудь
выведать - никто ничего!
     - Кто тебя просил выведывать! - прикрикнул на него Ярослав.
     - В  привычку  уже  входит,  -  чистосердечно  признался  Ситник, - для
спокойствия моего князя светлого стараюсь!
     - Меды сытить разучишься.
     - Что  меды! Будет князь - будут и пиво, и меды, а не будет - зачем все
это?
     - Люблю  тебя,  Ситник,  - растроганно промолвил Ярослав, - не встречал
еще таких людей, хотя и всяких повидал.
     Ситник   молчал   самодовольно.   Обильно  покрывался  потом,  вздыхал,
казалось  ему,  что  во  чреве  у него что-то даже ворчит, будто селезенка у
коня  на  полном  скаку.  Ох,  и начал бег, хороший взял разгон, только б не
свалиться, держись, Ситник, ох, держись!