...С  наступлением морозов повел Ярослав собранное войско и принятую на
службу  варяжскую  дружину  Эймунда  на  Киев,  без  помех  дошел  до самого
стольного  града,  приветствовали  его  повсюду  точно  так же, как и тогда,
когда  шел  на стол впервые. Видно, Святополк, несмотря на все свои уловки и
метания,  не  нашел  себе  опору  у  киевлян,  ободранных  дотла  его тестем
Болеславом;  опасаясь  гнева  горожан  и  мести Ярослава, Святополк, покинув
свою  жену Регелинду и все богатство, бежал ночью в степи и помчался снова -
уже  в  который раз - к печенегам, к этим странным степным людям, которые не
помнили  ни  кривды,  причиненной им Святополком и Болеславом, ни коварства,
ни  обманов  в  снова еще раз приняли окаянного князя, а потом летом еще раз
пошли,  по  его  наущению,  на Киев, выбрав тот путь, который посоветовал он
перед  смертью  князя  Владимира;  и  Ярослав встретил их на Альтег там, где
ждал  орду  когда-то молодой Борис, и была страшная битва с трех заходов, но
не  будет  здесь  речи  о  битве, а только о ее власти над людскими душами -
печенеги  не  выдержали,  разбежались  по  степям,  а  Святополк,  с  трудом
собравший  мизерную  дружину,  подался в западные земли, верно рассудив, что
пока  стоит  Киев,  за  него  можно драться, ибо Киев стоит и борьбы, и даже
самой смерти.
     В  Киеве  в  княжьих  палатах  сидела  Святополкова  жена  Регелинда  -
родственница  и  враг  одновременно.  Ярославу  никогда  не  приходилось  ее
видеть,  и  он  представлял  ее  почему-то злой и ненавистной, а оказалось -
ошибся.  Регелинда,  еще  совсем  юная, высокая, крепкая, отцовской, видимо,
породы,  вошла  в  гридницу,  где ждал ее князь, и начала над всем смеяться:
над  своим  мужем,  что  бегает как заяц, над самой собой и над отцом своим,
который  пытается  перехитрить  весь  мир,  и  даже  над  Ярославом - за его
мрачность и печаль в глазах.
     - Печален,  ибо  жена моя и вся семья - в руках у твоего отца, в плену,
- сказал ей Ярослав.
     - Выменяй их за меня, - засмеялась Регелинда.
     - Ты  ведь  одна, а их вон сколько. Бояр моих тоже завел в Польшу князь
Болеслав.
     - Ну, так хоть жену свою - за меня.
     Потом  и  в  самом деле прислал Болеслав своего епископа с предложением
обменять  на  Буге  дочь на княгиню Ярослава, и упрямо отстаивал святой отец
волю  своего  властелина,  добиваясь  еще  и довыкупа за княгиню, ибо та уже
была  не  одна, а с прибылью: родила сына в начале сего года. Пришлось князю
торговаться  -  и за жену, и за сына, которого не видел и не знал даже о его
рождении.  Крещен  ли отрок? Но как же можно без отца? Позвал Ситника, велел
собираться в дорогу.
     А  торг  тем временем и дальше продолжался. Выгнал господь торгующих из
храма своего, так они, выходит, засели на княжеских столах, что ли?
     Пришел  Эймунд,  начал  подговаривать  Ярослава,  чтоб  снарядил  его с
надежными людьми в погоню за Святополком.
     - Все  едино,  княже,  пока жив твой брат, не знать тебе покоя, - пряча
свои бегающие глазищи, промолвил варяг.
     - Не зови его братом. Суть братоубийца.
     - А кто убивает, тот сам достоин смерти.
     - Не стану убийцей.
     - На то есть люди, - улыбнулся Эймунд, - княжье дело - платить.
     - Пошел прочь, - снова сказал Ярослав, - глаза б мои не видели тебя.
     Эймунд  спрятал улыбку в бороде, вышел из княжьих сеней. А ночью взял с
собой  десять  конных  варягов  да  еще  коня в запас и тронулся из Киева на
запад.
     Ситник   опасался   более   всего,  чтобы  его  не  обманули.  Подсунут
какую-нибудь  бабу,  назвав  ее  княгиней,  а как узнаешь, ежели отродясь не
видел  Ярославовой  Ирины? От Болеслава можно ждать всего - коварный человек
он.  Вот  почему  долго размышлял боярин, кого бы взять ему с собой, и решил
пригласить   пресвитера  Берестовской  церкви  Иллариона.  Человек  бывалый,
набожный,  семейство  князя знает вельми хорошо, на него и положиться можно,
хотя  во  всем  мире,  откровенно  говоря, трудно положиться на кого-либо. К
Бугу  с  той стороны первыми подъехали польские посланцы с русской княгиней.
Ситник  не  торопился, потому что могли еще и не приехать, а он бы стоял над
рекой  как  дурак.  Точно  так же не спешил он со своим посланцем и дождался
все-таки  с  противной  стороны  человека  на переговоры. Было решено, что с
каждой  стороны предварительно должны убедиться, в самом ли деле там княгиня
Ирина,  а  тут  дочь  Болеслава.  Когда  и это сделали, и пресвитер Илларион
возвратился  с  того берега, и, осенившись крестом, поклялся перед Ситником,
что  нет  подмены, боярин дальше стал морочить голову супротивным посланцам,
добиваясь,  чтобы обмен прошел на середине реки таким образом, что два челна
с  высокими  княгинями  сблизятся,  гребцы придержат челны вместе, а княгини
перейдут  каждая  к  своим,  по  возможности  одновременно, хотя желательно,
чтобы  княгиня  Ирина  первой  перешла, потому что она с дитятей, да и земля
Русская  -  больше Польской, а сказано ведь: кто покорится перед высшим, тот
заслуживает большой хвалы и добротой излучается его лицо.
     Все  это  рассказывал  Ситник  потом  самому князю Ярославу, и лицо его
сверкало   не   столько   добротой,   сколько  прозрачными  капельками  пота
самовлюбленности и чванства, вызванных хорошо исполненным повелением.
     - Хотели обмануть меня, да не тут-то было.
     Болеслав,  однако,  обманул  не Ситника, что было бы слишком мелким для
такого  великого  и  славного  человека, - он обманул даже историю. От своей
третьей  жены  Эмнильды  он  имел  сыновей  -  Мешка,  который  впоследствии
унаследовал  престол  (к  сожалению,  ничего  больше,  ибо  не  прозвали его
Великим,  как  Болеслава, - а Гнусным), и Оттона, а также двух дочерей, одна
из  которых  родилась  со  значительными  телесными  изъянами и, собственно,
навеки  бы  осталась  незамужней,  если  бы не имела высокого происхождения,
другая  же была Регелинда. Первую дочь Болеслав выдал за немецкого маркграфа
Германа,  владения  которого  граничили  с  польскими  землями  и  которому,
следовательно,  приходилось  заискивать перед таким могучим властелином, как
Болеслав.  В  свою  очередь,  Герман  всегда  выступал за своего тестя перед
германским  императором, хотя и упрекал иногда Болеслава за его дочь-калеку.
Но  польский  князь  хорошо знал, что разделил своих дочерей именно так, как
нужно:  худшую  -  для  графа,  ибо  что  такое  маленький  граф между двумя
землями?  А лучшую - для князя Киевского, который превосходит всех и славой,
и  богатством,  и  могуществом.  Но  когда  со Святополком ничего не вышло и
Регелинда  возвратилась  к  отцу с пустыми руками, хитрый Болеслав предложил
графу  Герману  отправить  свою несчастную супругу в монастырь и жениться на
ее  сестре.  Это  устраивало  всех,  кроме  той,  которая должна была идти в
монастырь,  но  ее  не принимали во внимание. Регелинда же стала графиней, и
когда  позднее  в Наумбурге сооружался собор, на его портале рядом с фигурой
графа  Германа  была  высечена  также  и фигура Регелинды. Граф Герман стоит