Но теперь сила шла на орду, и хотя небольшая, но крепко  собранная  в
кулак, твердая, неожиданная; шла плывным ходом, чего здесь  еще  никогда
не слыхивали.
   Сотня военных лодок растянулась на такое расстояние, что не  охватишь
и взором. Дьяк Матвей Иванович, прикладывая ладони ко рту, покрикивал на
соседний струг, чтобы не отставали, перекличка катилась дальше и дальше,
гремела весело и мощно: "Гей-гей-ого-го-го!"
   Так выплывали в Днепр, миновали Келебердянскую забору  , река разливалась мощная и безбрежная, как  небо,  чем  дальше
плыли, тем шире становились воды, крутой  правый  берег  снова  и  снова
надвигался на реку каменными  замшелыми  скалами,  а  левый  простирался
полого чуть ли  не  до  самого  горизонта,  зеленел  молодыми  лозами  и
вербами,  чернел  могучими  дубами,  которые  еще  не  оделись  листвой,
плескался в водах огромной реки раздольно, свободно, первозданно.
   Вода в Днепре была холодная и сладкая. Может,  именно  эту  воду  пил
Гасан в забытом детстве? Кто же это знает?
   Забрасывали сети, ловили  крупную  рыбу  -  осетров,  сомов,  пудовых
сазанов. Трепыхалась между ними стерлядь и белорыбица.  Уток  падало  на
воду столько, что их ловили руками. Настороженные гуси не  подпускали  к
себе людей, их доставали стрелами.
   Плыли  медленно,  часто  останавливались,  выбирая   не   затопленные
весенними водами острова, иногда приставали и к берегу. Выставив дозоры,
отъедались и отсыпались, чтобы набраться сил,  потому  что  дорога  была
далекой, опасной и тяжелой.
   Гасан  сказал  дьяку  Ржевскому,  что,  кажется,  он   должен   знать
черкасского старосту князя Вишневецкого, так не послать ли к нему людей,
чтобы дал он проводников по Днепру и перевозчиков на порогах. Но  тут  у
дьяка ожили подозрения, он начал выпытывать у Гасана, откуда да и как он
знает этого князя, и что это за человек,  и  почему  это  необходимо  им
сноситься с этим человеком именно теперь. Гасан только рукой махнул.
   - Эх, Матвей Иванович, ты ведь не  в  царском  приказе,  где  надобно
морду надувать да напускать на себя неприступность! Ты человек с поля да
с боя, должен бы больше верить людям, которые хотят  добра  этой  земле.
Откуда я знаю этого князя Вишневецкого? Живешь на свете, вот и знаешь то
да сё. Прибегал князь в Стамбул, хотел служить султану.  Но  султана  не
застал, а султанша встретила его не очень приветливо. Подержали мы его в
самом паскудном караван-сарае, покормил он блох и не  вытерпел,  побежал
назад к своему королю.  Слыхал  я,  что  выцыганил  он  себе  Черкасское
староство.
   - Если это такой ненадежный человек, что бегает туда и сюда,  то  как
же можем полагаться на него?
   - Да не на него, а  на  казаков.  Попросить,  чтоб  дал  казаков  для
сопровождения. А сам князь доброго слова не стоит.  Бегал  и  еще  будет
бегать. И даже не от слабого к сильному, а к тому, где увидит выгоду для
себя. Вот услышит, что царское войско прошло уже и по Днепру,  еще  и  к
царю прибежит.
   Но дьяк уперся на своем:
   - Царское повеление было взять для сопровождения тебя, а  больше  нам
никого не нужно. Зачем тебе эти казаки? У меня есть  свои,  путивльские.
Тоже казаки, умеют стрелять, воюют и пешими, и на конях. Чего же еще?
   - Я провожу тебя, Матвей Иванович, на басурмана, если мы его  увидим.
Покажу, где и как и кому стать, чтобы нанести удар посильнее, потому что
разбираюсь в их военных обычаях и хитростях. Но пути туда знать не могу.
   - Днепр и приведет.
   - Днепр великий. Его надобно знать. А я, считай, впервые здесь, как и
ты, дьяк.
   - Сказал же - из Стамбула бежал. Разве не знал там дорог?
   - Стамбул не Крым. Ты, если бы сидел только в  Москве,  знал  бы  все
дороги на Сиверщине или на Дону?
   Но разговоры эти не привели ни к чему. Ржевский твердо  придерживался
царского повеления:  идти  без  огласки,  ни  с  кем  не  сноситься,  за
перебежчиком  турецким  присматривать  зорко,  от  себя  не   отпускать,
излишней доверчивости не проявлять.
   Плыли  все  дальше  и  дальше,  река  становилась   все   шире,   все
могущественнее, наливалась весенними водами,  ночью  соловьи  пели  свои
песни в зарослях лозы так звонко, что их голоса отдавались эхом.  Солнце
светило  все  ярче  и  ярче,  пригревало  сильнее  и   сильнее,   гребцы
расстегивали свои толстые кафтаны, потом и вовсе их снимали, оставаясь в
одних  сорочках,  молодые,  светловолосые   -   не   воины,   а   добрые
путешественники в этом зеленом тихом крае.
   Уже  перед  порогами,  не  зная,  как  будут   продвигаться   дальше,
остановились  возле  двух  островов  посреди  реки.  Дьяк  с  Гасаном  и
боярскими детьми расположились на меньшем островке,  струги  пристали  к
большому продолговатому острову, который был чуть выше по течению.
   Еще и не расположились как следует, и не осмотрелись по сторонам, как
вдруг к меньшему острову неизвестно и откуда подплыло несколько утлых на
вид лодчонок, из них повыскакивали на песок высокие, плечистые мужчины с
саблями и ружьями, в грубых белых сорочках и киреях внакидку, в  высоких
шапках, усатые, как Гасан, какие-то словно бы слишком суровые, но  в  то
же время и добродушные.
   Люди дьяка  схватились  и  за  свои  пищали,  но  пришельцев  это  не
испугало,  они  шли  спокойно,  подходили  все  ближе,   один   из   них
предостерегающе поднял руку.
   - Кто такие? - крикнул дьяк.
   - Да казаки же, - сказал тот, что поднимал руку.
   - Откуда? - допытывался Ржевский.
   - Да отсюда, откуда же еще? Я атаман Мина, или Млинский, а это атаман
Михайло, или Еськович. Люди наши там, на берегу, а мы проскочили к  вам,
чтобы сказать о себе.
   Пищали пришлось опустить, потому что казаки подошли вплотную  и  люди
были, судя по всему, мирные.
   - Как же вы не боялись плыть сюда? - никак не мог взять в толк  дьяк.
- Видели, какая у меня сила?
   - Да видели, - сказал Мина. - Если бы басурманская  сила,  мы  бы  ее
давно уже пощипали. А так смотрим -  богу  молятся,  говорят  по-нашему,
стало быть, люди добрые, надобно  им  помочь.  Привели  вам  с  Михайлом
немного своих казаков. У меня сто да у Михайлы двести, а только  у  меня
такие, что каждый за сотню справится,  ибо  это  казаки-перевозчики,  не
знаю, слыхали ли вы о таких.
   - Я слыхал, - сказал Гасан, - но ты на меня не обращай внимания.
   - Да ты ведь лысый,  кто  же  будет  на  тебя  обращать  внимание?  -