задавать ему вопросы, касающиеся мифилогической истории Китая, например
спрашивает его о житиях восьми даосских бессмертных, истории самой Триады,
о житиях всего широкого пантеона китайских "боевых" героев. Испытуемый
должен не просто ответить - он должен пережить состояние своих героев,
прочувствовать самого себя, как их.
   Таким образом, он "пронзает" собой всю китайскую культуру, суть которой
в данном случае - миф. Но этот миф не пересказываем, а исключительно
переживаем. Ответы на вопросы, уже известные неофиту, он выучил в период
двухнедельной предварительной подготовки у особых учителей -
"ответственных за посвящение в ритуалы". Поэтому суть такого экзамена
заключается не в том, чтобы проверить знания испытуемого, но в том, чтобы
понять, способен ли он на сверхчувственное, внетелесное понимание мира,
способен ли он вместить Вечность в себя. А это и требуется от любого
человека, решившего войти в ворота китайской мистической традиции.

   Итак, от ученика требуется, чтобы он осознал себя вместилищем всей
судьбы школы, всех ее героев и учителей. Не важно, правдива или легендарна
эта история, важно, что весь этот мифологический декор помогает человеку
войти в необходимое состояние, ощутить себя телесно и духовно сопричастным
"истинной" традиции ушу.

   Становится ясным и другое - почему сами носители ушу называли то
состояние, которое достигали в результате тренировок во "внутреннем
искусстве", Великим чувствованием, Великим просветлением, Великим
озарением. Действительно, такое состояние принципиально отличается от
обычных ощущений человека. На краткий миг он ощущает то же, что и
просветленный или "истинный человек". И хотя этот момент мимолетен и
непостоянен, и хотя он исчезает, как только завершается ритуал, тем не
менее он дается человеку как аванс, как точка устремлении.

   Итак, мы приблизились к середине, к центральной оси не только боевых
искусств Китая, но и вообще всякого мистического Искусства. Прежде всего
для людей существует такой момент жизни (он может быть и очень
скоротечным, сводимым лишь к всполоху сознания), когда реальными
становятся те образы, которые возникают лишь в духовной жизни.
   И другое - в мистическом переживании этой реальности, возникшей, а
потом устойчиво сохраняющейся в сознании, и заключается истинное состояние
последователя ушу.

   Пока ограничимся этим обобщением и пойдем дальше. Нам сейчас предстоит
увидеть, как возникает это ощущение у участников другого типа боевого
ритуала, ставшего важнейшей частью ушу, - массовых народных праздников.

   Праздник есть всегда момент приобщения к тому, что отсутствует в
обыденной жизни, это выход за привычную нам реальность, будто мы ненадолго
меняем и сферу своего обитания, и собственный лик, хотя внешне все
остается прежним.
   И здесь мы сталкиваемся с чисто личностным переживанием иной
реальности, но в этом случае такое переживание достигается за счет толпы и
вместе с толпой. В ритуале архаического праздника, который в
трансформированных формах дошел и до наших дней, человек становится
способным видеть вторую, истинную реальность жизни, более важную, чем
первую, внешнюю и доступную всем.
   В серость профанного, обыденного существования входит что-то необычное,
явственно священное для человека, то, что сбивает ритм неспешного
протекания жизни, в результате чего все как бы меняется местами. По
древним легендам в дни праздников боги и духи спускались на землю, и люди
могли непосредственно соприкасаться с ними, а это значит, что Небо
приходило на землю. Происходила инверсия - земля в этот миг становилась
Небом.

   Все это имеет прямое отношение к особому характеру ритуализации в ушу.
   Прежде всего обратим внимание, что практически на протяжении всей своей
истории ушу было связано с народными или дворцовыми праздниками, ни одно
такое событие не обходилось без массо
 вых выступлений бойцов, причем зачастую эти демонстрации, в которых
принимали участие даже зрители, становились кульминационным моментом
всякого деревенского праздника. Ранний боевой ритуал в Китае носил особый
священный смысл, воздействуя на психику участников. Разумеется, со
временем его вид значительно изменился, но сама суть временного изменения
сознания ("просветления") сохранилась и до сих пор.
   Проследим, как это происходило на практике.

   Одним из самых ранних праздничноритуальных действий такого рода был
боевой танец, участники которого надевали на себя маски или шлемы с рогами
быка и нападали друг на друга. Этот танец в честь одного из рогатых
божеств назывался "игры Чию". В таком виде празднично-ритуальные
единоборства существовали еще в VI-111 веках до нашей эры и были в немалой
степени связаны с охотничьей магией.

   Интересно, что из этого ритуала выросла целая система борьбы,
называемая "цзюэди" - "столкновение рогами" или "цзюэдиси" - "празднество
цзюэди", однако уже с начала нашего времени никто не придавал никакого
значения смысловому содержанию названия и не связывал его с реальными
"рогами". Правда, сами участники завязывали волосы на голове в косички
наподобие небольших рогов, как размытый отголосок какого-то древнего
таинства, смысл которого давно позабыт.
   Сегодня борцы японского сумо, в которое эволюционировало китайское
цзюэди, заплетают иногда волосы наподобие небольших рогов.

   Праздник требует полного единства всех его участников, здесь нет ни
наблюдателей, ни актеров, они все становятся едиными в общем теле
праздничного ритуала. В этом исток всеобщности праздничных боевых
искусств: никто не мог оставаться безучастным. В сознании человека
индуцировались какие-то токи, заставляющие его встать в общий круг
участников, не случайно народные празднества заканчивались массовыми
оргиями вне зависимости от статусов участников.

   Но при обретении ощущения единства возникает и чувство
взаимопроникновения, взаиморастворения, когда у толпы есть единый мозг,