слияния с мировым потоком: "Вселенская вибрация", "и Небо и человек - все
пронизано единым ци", "единотелесность", "нет ни меня, ни другого - все
сливается в круговорот единого ци".
   Это, естественно, не достигается одним днем или даже годом тренировок,
да, собственно говоря, и тренировки никакой нет. Есть постепенное
самораскрытие и саморастворение сознания человека в мировом единстве, а
для этого служат определенные методики, часть из которых нашла свое
отражение в ушу, В этом смысле ушу развивается не вширь, а вглубь. Не
случайно многие стали включать в себя лишь два-три комплекса, и на их
основе ученики постигали все многообразие оттенков ушу - сначала
технических, а затем и духовных. В результате человек как бы перешагивал
через ограниченность внешних форм, овладев внешним движением, начинал
видеть его внутреннюю сущность, понимаемую как гунфу.
   Именно эту способность ощущать ушу и жить в ушу, а не просто заниматься
им, имел в виду учитель тайцзицюань Чэнь Синь, говоря: "Изучающий ушу
движется от того, что имеет форму, к тому, что не имеет и следа, постигая
в этом Небесном искусстве сокровенноутонченное начало". Вот он -
удивительный смысл высших этапов боевых искусств! Не сильный удар, не
ловкое движение, не непобедимость (это все вторичное), а
"сокровенно-утонченное начало", при котором ушу становится уже не
искусством боя, а именно Небесным искусством, т.е. связующим звеном
человека и Неба. "То, что не имеет и следа", - это один из многочисленных
синонимов Дао, однако обратим внимание, что мастер Чэнь Синь избегает
вообще как-то называть его, дабы не тормозить поток сознания бойца на
каких-то словах. В состоянии "единотелесности" всякие слова теряют всякий
смысл. Может быть, поэтому многие народные мастера даже на знают названий
тех приемов, которые выполняют.
   Они уже настолько слились с ними, что не чувствуют никакой разницы
между врожденным началом в человеке и когда-то выученным приемом.

   Здесь мы вновь подходим к важнейшей части "самоощущения" человека в
ушу, которое заключается в потере самого себя, самозабытии,
саморастворении. Разум ни на чем не фиксируется, но все отражает как
зеркало, сам при этом не меняясь. Он цепко ухватывает все, ибо в этот
момент сознание человека и сам окружающий его мир - суть одна. Человек,
глядя в Космос, оказывается, взирает внутрь себя, и наоборот - Космос
видит в человеке себя. Поэтому медитативная практика даосов и буддистов с
ее методиками "внутреннего взора" (нэйгуань) ведет человека не к
индивидуализации сознания, не к самоотторжению от мира и окружающих людей,
а наоборот - к единению. Но достаточно малейшей ошибки, и психопрактика
превращается в утомительное самокопание, делающее из личности не
целостного, полного жизни человека, а нравственного урода.
   Высокое искусство всегда имеет чудовищно страшную оборотную сторону.

   В процессе тренировки боец концентрируется на каких-то образах, приводя
сознание в спокойное и ровное состояние, не замутненное никакими
чувствами. Даже хороший знаток не сумеет определить, из какого контекста
взят пассаж о достижении "покоя сердца":
   "Вскармливай корень души и успокаивай сердце, пестуя тем самым Дао".
   Этот отрывок из наставлений в синъицюань, а "покой сердца" "позволит
бойцу совершать удивительное" - "взметаться в небо как грозный дракон,
приземляться как удар грома, поднимаясь, не обладать формой, опускаясь, не
оставлять и следов". Человек, подобно Дао (ведь это его атрибуты -
"бесформенность" и "бесследность"), обладает какой-то удивительной
глубиной сердца и эмоций, сверхпокоем души, позволяющими сделать все.
Здесь нет даже места решимости или упорству - абсолютное спокойствие,
недвижимость духа. Это особый, малопонятный для нас тип концентрации,
которая не требует концентрации. Это особая праздность, умиротворенная
незамутненность духа. Забавно, что гунфу можно достичь и в беззаботной
беседе, и в практике ушу, и в написании иероглифов, и в прогулке по саду.


                               ПУТЬ К ТОМУ,
                           ЧТО "НЕ ИМЕЕТ ФОРМЫ"

   Перед нами преемственность всех видов искусства китайской культуры, где
плод творения - картина, стихотворение или мастерски выполненный прием -
не обычное отражение творческих потенций человека, но лишь путь воспитания
духа, способ привести его в работу. В этом - особый смысл китайской
эстетики: проникнуться во время всякого действия не обычным напряжением
сознания, но возвышенным и одновременно непривязаннопраздным духом, благой
мощью человека-творца.

   Странное и непривычное для нас состояние сознания "мастера всех дел" в
китайской традиции - праздное, легкое, спокойное, незаостренное ни на чем.
Действие, будь то даже многочасовая тренировка, превращено не в тяжкий
изматывающий труд, а в особое вдохновение сознания. На Западе неоднократно
доводится встречать определение гунфу как упорного труда, но как раз именно
"труда" никакого нет, хотя в чисто физическом смысле какая-то работа
совершается. Считается, что раз достижение гунфу - это долгий и упорный
труд, надо приложить все усилия к тому, чтобы чего-то добиться.
   У китайцев же наоборот - целевая направленность снята, действие
превращено в символически-ритуальное действие, и поэтому можно достигнуть
"того, что не имеет и следа".

   Гунфу - это сверхспокойствие мира.
   Но не стоит его понимать как насильственное помещение своего разума в
состояние спокойствия, умение "загнать" его туда особыми успокоительными
формулами аутотренинга. Это уже насилие, нарушение естественности. Китайцы
давали простой совет - надо не думать.

   Когда уходят все мысли, размышления над смыслом приемов и самого ушу,
то наступает истинное сосредоточение без напряжения, восприятие смысла
вещей происходит непосредственно и интуитивно. Интуитивный характер ушу во
многом получил свое осмысление после развития в Китае чань-буддизма,
который учил постигать истинность, "не опираясь на письменные знаки",
помнить, что "твое сердце и есть Будда", "нельзя искать Дао вне себя". Под
этим влиянием и сформировалось то, что мы назвали "обучением по аналогии".
Сначала нужно обучить не технике, а привить или передать то особое
чисто-открытое состояние сознания, о котором говорили учителя. А дальше на