станции в целом.
     Был случай,   когда  наш  цех  имел  касательство  и  к  скульптуре
метрополитена.  Это случилось вскоре после  окончания  войны,  когда  из
"эвакуации"   возвратились   бронзовые   статуи   для  станции  "Площадь
Революции" скульптора Матвея Генриховича Манизера.  Нам была поручена их
реставрация.  Ужасное  зрелище  увидел  я  тогда  в  депо метрополитена.
Разрозненные части скульптур - головы,  туловища,  руки, оружие и другие
детали  -  лежали  в общей куче на платформе.  Много терпеливого труда и
умения  литейщиков,   чеканщиков   и   других   мастеров   нашего   цеха
потребовалось  для их восстановления.  Все статуи тщательно осматривал и
принимал  автор.  Работа  облегчалась  тем,  что   каждая   скульптурная
композиция  повторялась  четырежды,  поэтому  всегда  находилась хотя бы
одна,  по которой исправлялись остальные.  По вечерам готовые скульптуры
забирали для установки их ночью на станции.
    В первые послевоенные годы цехом художественного литья было  создано
большое  количество  архитектурных  светильников  не  только для станций
метро,  но и почти для всех  вокзалов  Москвы,  для  оперного  театра  в
Ташкенте   /по   эскизам   А.В.Щусева/,   для   здания  ЦК  партии,  для
восстановленного  здания  Днепрогэса  и  ряда  других  не  менее  важных
архитектурных объектов.  Общий патриотический подъем,  столь характерный
для того победного времени,  оказал свое плодотворное воздействие  и  на
нашу деятельность в области метростроения.

     Дамский Абрам Исаакович,  1906-1988, кандидат архитектуры, инженер,
художник-дизайнер,  участник Великой  Отечественной  войны.  В  1929  г.
окончил ф-т обработки дерева и металла Вхутемаса.  С 1939 г.  по 1941 г.
работал в Управлении строительства Дворца Советов.  С 1943 г. по 1949 г.
работал в Метрострое.  С 1949 г. по 1956 г. - в архитектурной мастерской
Министерства строительства СССР.  1956-1984 гг. - ведет научную работу в
МHИИТЭП ГлавАПУ и Москвы.  Автор многих теоретических трудов по вопросам
искусственного освещения и цвета в интерьере и городской среде.
     Основные теоретические   произведения:  А.И.Дамский.  Осветительная
арматура.  М.,  1947;  А.И.Дамский. Светильники для жилых и общественных
зданий массового строительства.  М.,  1962;  А.И.Дамский.  Электрический
свет и архитектура города. М., 1970.
     Работы в   метро:   светильники   на  станции  "Таганская"  (1950);
 светильники на
станции "Октябрьская" (1950,  совм.  с Л.Поляковым); типовые светильники
для подсобных помещений ряда станций московского метро.

                    С ЛЮБОВЬЮ К РУССКОЙ АРХИТЕКТУРЕ

                                                   Л.Павлов, архитектор.

    Древнерусской архитектурой я был увлечен с  молодости.  Считаю,  что
как   русский   художник  я  обязан  развивать  традиции  отечественного
зодчества.  Когда я работал  над  станцией  метро  "Добрынинская",  меня
особенно  волновала Владимиро-Суздальская архитектура.  И сейчас считаю,
что в древнерусском зодчестве это самый зрелый,  самый  могучий  период.
Постройки   возводились   из   белого  камня,  на  большой  высоте  было
строительное искусство.
    Занимаясь проблемой пропорций, я открыл для себя удивительные законы
пропорциональности русской архитектуры. Hапример, изба - она вписывается
в куб,  каждая из сторон которого имеет три сажени. То есть, получается,
что сторона избы имеет размер,  равный одной миллионной радиуса Земли. А
в  основе  объема  церквей  чаще всего лежит куб,  каждая грань которого
равняется шести саженям,  что составляет одну миллионную диаметра Земли.
Выходит,  если в церковь Покрова на Hерли вписать шар,  он будет моделью
земного шара  в  одну  миллионную  его  истинной  величины.  Таковы  мои
наблюдения.  А  вот  что  означает эта связь с глобальными пропорциями -
инстинктивную догадку или сознательный рассчет, - сказать не могу.
    Я часто  ездил  во Владимир,  изучал архитектурные памятники.  Когда
начал размышлять над образом станции,  тоже поехал туда -  к  церкви  на
Нерли.  Добрался на место поздно вечером. На ночь сторож устроил меня на
колокольне,  где был сеновал.  Уснул я,  вдыхая теплый запах  сена,  под
кваканье лягушек.
     Проснулся рано,  чуть-чуть брезжил свет. Перед моим взором, на фоне
прозрачного  голубого неба,  каким-то тяжелым,  серым монолитом возникла
церковь.  Я любовался ею... Вдруг она начала светлеть. Потом порозовела.
Потом  стала желтой.  Hа стенах появились тени от скульптурных рельефов,
очертились  карнизы.  Церковь  как  бы  меняла  форму,  ее  монолитность
исчезала.  И  наконец  она  стала  ярко-белой,  волнуя  своей девической
красотой. Такая живая картина становления образа потрясла меня. Я понял,
что    эта   тема   должна   стать   основополагающей   для   композиции
"Добрынинской".
     В основу  пропорций  станции  я  положил пропорции храма Покрова на
Нерли.  /Конечно,  насколько  позволяла  метростроевская  конструктивная
сетка/.  Разрабатывал их на сложном ритме. Тщательно продумывал профили.
В мраморной облицовке пытался достичь  цветовых  ощущений,  пережитых  у
владимирской церкви в описанное мною утро.  Использовал ряд своеобразных
пластических приемов, подсказанных древнерусской архитектурой. Hапример,
широкую чимбию на путевой стене я расположил так,  что она отражает свет
люстр  прямо  в  глаза  пассажирам,  стоящим   на   перроне.   Создается
впечатление,  что  по  всей  горизонтали  стены проходит четкая световая
черта.
    Занятная история  связана  с  двумя  капителями наземного вестибюля,
которые поначалу были задуманы мною и выполнены - массивными, грузными -
опять-таки под воздействием русского зодчества.  В это время я работал в
Академии архитектуры,  и мой кабинет часто посещали  друзья  -  забегали
рассказать   что-нибудь   интересное.   Однажды  туда  буквально  влетел
взволнованный,  запыхавшийся  профессор  Блаватский  и  прямо  с  порога
закричал:  "Ленечка,  Вы  должны меня спасти!" Оказывается,  он нашел на
Тамани какой-то необычный акротерий,  привез его в Москву,  а собрать не
мог.  Три дня мы с Блаватским колдовали над кусками акротерия. И наконец
собрали  его.  Это  был  удивительный   акротерий   -   позднегреческий,
коринфский, но явно пришедший к нам через Византию.
    Его необычные формы взволновали меня. Я вновь стал рисовать капители
для наземного вестибюля "Добрынинской" такими, какими я хотел бы сделать
их  теперь.  Рисунок  принес  начальнику  Метростроя  М.А.Самодурову   и
предложил  установить  на  уже  готовой  станции новые несущие капители.