объяснять природной сопротивляемостью самих предметов. В
тавтологии совершается двойное убийство: вы уничтожаете
рациональность, поскольку не можете с ней справиться, и вы
убиваете язык, потому что он подводит вас. Тавтология - это
потеря памяти в нужный момент, спасительная афазия, это смерть
или, если угодно, комедия - "предъявление" возмущенной
реальностью своих ПРАВ по отношению к языку. Магическая
тавтология, разумеется, может опираться лишь на авторитарные
аргументы, например, родители, доведенные до отчаяния
постоянными расспросами ребенка, могут ответить ему: "это так,
ПОТОМУ ЧТО ЭТО ТАК" или еще лучше: "ПОТОМУ ЧТО ПОТОМУ". Прибегая
к магическому действию, они ведут себя постыдным образом, ибо
едва начав рациональное объяснение, тут же отказываются от него
и думают, что разделались с причинностью, произнеся причинный
союз. Тавтология свидетельствует о глубоком недоверии к языку:
вы его отбрасываете, потому что не умеете им пользоваться. Но
всякий отказ от языка - это смерть. Тавтология создает мертвый,
неподвижный язык.
     
     5. ЦИНИЗМ. Этим словом я обозначаю риторическую фигуру,
которая заключается в том, чтобы, сопоставив две
противоположности и уравновесив их, отвергнуть затем и ту и
другую. (Мне не надо НИ того, НИ другого). Эта фигура
буржуазного мифа по преимуществу, поскольку она восходит к одной
из современных форм либерализма. Мы снова сталкиваемся с образом
весов: сначала реальность сводят к всевозможным аналогам, затем
ее взвешивают, а когда констатируют равенство веса, ее
отбрасывают. И в этом случае мы наблюдаем магический способ
действия: если выбор представляет затруднение, то сравниваемые
величины объявляются Разными, неприемлемую реальность отвергают,
сводя ее к двум противоположностями, которые уравновешивают друг
друга только в той мере, в какой они являются формальными,
лишенными своего удельного веса. Могут наблюдаться и вырожденные
формы цинизма, так, в астрологии вслед за предсказываемым злом
следует уравновешивающее его благо, предсказания всегда бла
горазумно составляются так, чтобы первое компенсировало второе,
устанавливаемое равновесие парализует любые ценности, жизнь,
судьбу и т.д. Выбирать уже не приходится, остается только
расписаться в получении.
     
     6. КВАНТИФИКАЦИЯ КАЧЕСТВА. Эта фигура содержится во всех
предыдущих фигурах. Сводя всякое качество к количеству, миф
экономит на умственных усилиях, и осмысливание реальности
обходится дешевле. Я уже приводил несколько примеров такого
механизма, к которому буржуазная и прежде всего мелкобуржуазная
мифология прибегает без всяких колебаний при рассмотрении
эстетических фактов, связываемых к тому же с нематериальными
сущностями. Буржуазный театр служит хорошим примером этого
противоречия. С одной стороны, театр представляется как
сущность, не выразимая ни на каком языке и открывающаяся лишь
сердцу, интуиции; это качество придает театру легко уязвимое
чувство собственного достоинства (говорить о театре ПО-УЧЕНОМУ
считается "оскорблением сущности"; иными словами, всякая попытка
рационального осмысления театра неизбежно дискредитируется и
оценивается как сциентизм или педантизм). С другой стороны,
буржуазная драматургия основана на точном подсчете театральных
эффектов: с помощью целого ряда заранее рассчитанных ухищрений
устанавливается количественное равенство между ценой билета и
рыданиями актера или роскошью декораций; то, что у нас называют,
например, "естественностью" актерской игры, есть прежде всего
хорошо рассчитанное количество внешних эффектов.
     
     7. КОНСТАТАЦИЯ ФАКТА. Миф тяготеет к афористичности.
Буржуазная идеология доверяет этой фигуре свои основные
ценности: универсальность, отказ от объяснений, нерушимая
иерархия мира. Однако в этом случае следует четко различать язык-
объект и метаязык. Народные пословицы, дошедшие до нас из
глубины веков, до сих пор являются составной частью
практического освоения внешнего мира как объекта. Когда
крестьянин произносит "СЕГОДНЯ ХОРОШАЯ ПОГОДА", то его
утверждение сохраняет реальную связь с полезностью хорошей пого
ды, это утверждение имплицитно орудийное; слова, несмотря на их
общую, абстрактную форму, являются подготовкой к практическим
действиям, они включаются в производственный процесс. Сельский
житель не болтает О хорошей погоде, а имеет с ней дело,
использует сев своем труде. Таким образом, все наши народные
пословицы представляют собой активное слово, которое с течением
времени застывает и превращается в рефлексивное слово, но
рефлексия эта куцая и сводится к обычной констатации фактов, в
ней есть какая-то робость, осторожность, она крепко привязана к
повседневному опыту. Народные пословицы больше предсказывают,
чем утверждают, это речь человечества, которое постоянно творит
себя, а не просто существует. Буржуазные же афоризмы принадлежат
метаязыку, это вторичная речь по поводу уже готовых вещей. Его
классическая форма - это максима. В ней констатация фактов
направлена не на творимый мир, наоборот, она должна скрывать уже
сотворенный мир, прятать следы его творения под вневременной
маской очевидности; это контр-объяснение, облагороженный
эквивалент тавтологии, того безапелляционного ПОТОМУ, которое
родители, испытывающие нехватку знаний, обрушивают на голову
детей. Основа афористичности буржуазного мифа - ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ,
то есть такая истина, которая застывает по произволу того, кто
ее изрекает.
     
     
     Я не придерживался никакого порядка в описании риторических
фигур; могут существовать и другие их типы; одни фигуры
изнашиваются, другие нарождаются. Но как таковые, они могут быть
четко разделены на две большие группы, которые мы назовем
Знаками Зодиака буржуазного универсума: Сущности и Весы.