Хотя мы не можем в настоящее время определить диалектные
формы буржуазных мифов, все же мы можем описать в общих чертах
их риторические формы. Мод РИТОРИКОЙ в данном случае следует
понимать совокупность застывших, упорядоченных и устойчивых
фигур, которые обусловливают разнообразие означающих мифа. Эти
фигуры как бы прозрачны, в том смысле, что не нарушают
пластичности означающего; однако они уже в достаточной мере
концептуализированы и легко приспосабливаются к исторической
репрезентации внешнего мира (совершенно так же, как классическая
риторика обеспечивает аристотелевскую репрезентацию мифа). С
помощью риторических средств буржуазные мифы дают общую
перспективу ПСЕВДОФИЗИСА, определяющего мечту современного
буржуазного мира. Рассмотрим основные риторические фигуры.
     
     1. ПРИВИВКА. Я уже приводил примеры этой очень
распространенной фигуры, которая заключается в том, что
признаются второстепенными недостатки какого-либо классового
института, чтобы тем самым лучше замаскировать его основной
порок. Происходит иммунизация коллективного сознаний с помощью
небольшой прививки официально признанного недостатка, таким
образом предотвращается возникновение и широкое распространение
деятельности, направленной на ниспровержение существующих
порядков. Еще сто лет тому назад такой ЛИБЕРАЛЬНЫЙ образ
действии был бы невозможен; в то время защитники буржуазного
блага не шли ни на какие уступки, занимая жесткую позицию.
Однако с тех пор их позиция стала намного более гибкой; теперь
буржуазия уже не колеблясь допускает существование некоторых
локальных очагов разрушительной деятельности: авангард, детская
иррациональность и т.п.; она установила для себя хорошо
сбалансированный экономический порядок; как и во всяком
порядочном акционерном обществе небольшой пай юридически (но не
фактически) приравнивается к большому паю.
     
     2. ЛИШЕНИЕ ИСТОРИИ. Миф лишает предмет, о котором он
повествует, всякой историчности [26]. История в мифе испаряется,
играя роль некоей идеальной прислуги: она все заранее
приготовляет, приносит, раскладывает и тихо исчезает, когда
приходит хозяин, которому остается лишь наслаждаться, не
спрашивая, откуда взялась вся эта красота. Вернее было бы
сказать, что она возникает из вечности, в любое время является
готовенькой для потребления человеком-буржуа; так, Испания, если
верить Голубому Гиду, искони была предназначена для туристов, а
"туземцы" придумали когда-то свои танцы, дабы доставить
экзотическое удовольствие современным буржуа. Понятно, от чего
помогает избавиться эта удачная риторическая фигура: от
детерминизма и от свободы. Ничто не производится, ничто не
выбирается, остается лишь обладать этими новенькими вещами, в
которых нет ни малейшего следа их происхождения или отбора. Это
чудесное испарение истории есть одна из форм концепта, общего
всем буржуазным мифам - концепта "безответственность человека".
     
     3. ОТОЖДЕСТВЛЕНИЕ. Мелкий буржуа - это такой человек,
который не в состоянии вообразить себе Другого [27]. Если перед
ним возникает другой, буржуа словно слепнет, не замечает или
отрицает его или же уподобляет его себе. В мелкобуржуазном
универсуме всякое сопоставление носит характер реверберации, все
другое объявляется тем же самым. Театры, суды, все места, где
есть опасность столкнуться с Другим, становятся зеркалами. Ведь
Другой - это скандал, угрожающий нашей сущности. Существование
таких людей, как Доминичи или Жерар Дюприе, может получить
социальное оправдание лишь в том случае, когда предварительно
они приведены к состоянию миниатюрных копий председателя Суда
присяжных или Генерального Прокурора; такова цена, которую им
приходится платить, чтобы быть осужденными по всем правилам, ибо
Правосудие заключается в операции взвешивания, но на чаши весов
можно класть лишь то, что подобно друг другу. В сознании любого
мелкого буржуа есть миниатюрные копии хулигана, отцеубийцы,
гомосексуалиста и т.д., судьи периодически извлекают их из своей
головы, сажают на скамью подсудимых, делают им внушение и осуж
дают. Судят всегда только себе подобных, но СБИВШИХСЯ С ПУТИ;
ведь вопрос заключается в том, какой путь человек выбирает, а не
в том, какова его природа, ибо ТАК УЖ УСТРОЕН ЧЕЛОВЕК. Иногда,
хотя и редко, оказывается, что Другого нельзя подвести ни под
какую аналогию, и не потому, что нас неожиданно начинает мучить
совесть, а потому что ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ противится этому: у одного
кожа черная, а не белая, другой пьет грушевый сок, а не ПЕРНО. А
как ассимилировать негра, русского? Здесь-то и приходит на
помощь еще одна фигура: экзотичность. Другой становится всего
лишь вещью, зрелищем, гиньолем, его отодвигают на периферию
человечества и он уже не может представлять опасности для нашего
домашнего очага. Эта фигура особенно характерна для
мелкобуржуазного сознания, поскольку мелкий буржуа не в
состоянии вжиться в Другого, но может по крайней мере отвести
ему какое-то место в этом мире. Это и называется либерализмом,
который есть не что иное, как своеобразное интеллектуальное
хозяйство, где каждой вещи отведено свое место. Мелкая буржуазия
не либеральна (именно в ее среде зарождается фашизм,
используемый потом крупной буржуазией), она лишь с опозданием
следует по тому пути, по которому идет крупная буржуазия.
     
     4. ТАВТОЛОГИЯ. Знаю, что это слово довольно неблагозвучно.
Но и сам предмет не менее безобразен. Тавтология - это такой
оборот речи, когда нечто определяется через то же самое ("Театр
- это театр"). В ней можно видеть один из магических способов
действия, описанных Сартром в его "Очерке теории эмоций". Мы
спасаемся, укрываемся в тавтологии совершенно так же, как укры
ваемся в чувстве испуга, негодования или скорби в тех случаях,
когда не в состоянии произнести ни слова; эту внезапную нехватку
языковых средств мы, однако, - магическим образом склонны