двору, где останавливались постоянно валлийцы, потому  что  хозяин  его  был
такой же валлиец, а они очень часто приезжали в столицу  вследствие  смут  в
отечестве.
     Дружина  вождя  состояла  из  десяти  человек  знатного  рода.  Они  не
пировали, к прискорбию хозяина, а лежали в  саду,  находившемся  за  двором,
равнодушные к удовольствиям лондонских обывателей, и слушали песню одного из
товарищей  о  делах  былого  богатырского  века.  Вокруг  них   паслись   их
малорослые, косматые лошадки. Мирдит подошел и, убедившись, что  между  ними
нет никого постороннего, махнул рукой певцу, который  тотчас  замолк.  Тогда
Мирдит начал что-то говорить своим соотечественникам на кимрском языке. Речь
его была коротка, но сверкающие глаза и неистовая жестикуляция придавали  ей
силу. Увлечение его перешло ко всем слушателям. Они вскочили на  ноги  и  со
свирепыми восклицаниями кинулись седлать своих маленьких лошадок. Между  тем
один, по назначению Мирдита, вышел тотчас  из  сада  и  пошел  к  мосту,  но
вернулся немедленно, увидев на нем всадника, которого  толпа  приветствовала
радостно восклицанием:
     "Гарольд!"
     В это время Гарольд, отвечая ласковой улыбкой  на  приветствия  народа,
проехал мост предместья  и  выехал  на  пустоши,  тянувшиеся  на  протяжении
кентской дороги. Он ехал медленно,  погруженный  в  раздумье.  Не  успел  он
проехать половины пути, как услышал позади частый, но глухой топот некованых
копыт. Он тотчас обернулся и увидел  отряд  конных  валлийцев.  На  этой  же
дороге ехало одновременно несколько человек, поспешавших на празднество. Эти
люди смутили, очевидно, валлийцев, они свернули в сторону и  поехали  лесом,
держась его опушки.
     Все это возбудило подозрение графа. Хотя он и не думал, чтобы  лично  у
него могли быть враги и, несмотря на то, что, вследствие строгости законов о
разбойниках, большие дороги в последние годы царствования саксонских королей
были гораздо безопаснее, чем несколько столетий  под  управлением  следующей
династии, когда саксонские таны делались сами атаманами разбойников, тем  не
менее  возмущения,  бывшие  при  Эдуарде,  расплодили   немало   распущенных
наемников, за которых, конечно, было трудно ручаться.
     Гарольд не имел при себе оружия, кроме дротика,  с  которым  саксонские
дворяне почти никогда не расставались, да еще ятагана. Заметив,  что  дорога
стала сильно пустеть, он пришпорил коня и был уже в виду  друидского  храма,
когда одна стрела пролетела внезапно мимо его  груди,  а  другая  немедленно
поразила коня, который и упал.
     Граф быстро вскочил, но уже десять мечей сверкали перед  ним,  так  как
валлийцы спешились после падения его лошади. К счастью его, только  двое  из
них имели с собой стрелы, которыми валлийцы действовали с редким искусством.
Выпустив их  обе,  они  схватились  за  мечи,  заимствованные  у  римлян,  и
бросились на графа.
     Гарольд ловко владел всяким употребительным в  его  время  оружием.  Он
правой рукой удерживал напор, а левой отражал удары ятаганом. Он убил  того,
кто стоял ближе всех, ранил сильно  другого,  но  получил  три  раны  и  мог
спастись не иначе, как пробившись сквозь  круг  свирепых  неприятелей.  Граф
схватил ятаган в правую руку, обернул левую полой полукафтана, в виде  щита,
и мужественно бросился на острые мечи. Пал  один  из  врагов,  пораженный  в
сердце, повалился другой, а у  третьего  Гарольд,  отбросив  ятаган,  вырвал
силой меч. Громко звал он на помощь и быстро убегал,  останавливаясь  только
чтоб отражать удар. Снова пал один враг, снова свежая кровь обагрила  одежду
молодого Гарольда. Почти в это мгновение на зов его послышался такой резкий,
пронзительный и почти дикий крик, что все невольно вздрогнули.  Валлийцы  не
успели возобновить атаку, как перед ними вдруг очутилась женщина.
     - Прочь отсюда, Юдифь!.. Боже мой!..  прочь  отсюда!  -  крикнул  граф,
которому страх  -  первый  страх,  овладевший  его  бесстрашным  сердцем,  -
возвратил сразу силы. Оттащив Юдифь в  сторону,  он  выступил  опять  против
своих врагов.
     - Умри! - проревел на кимрском языке самый свирепый воин, меч  которого
ранил уже два раза Гарольда.
     С бешенством ринулся Мирдит с товарищами  на  Гарольда,  но  в  это  же
мгновение Юдифь стала щитом своего жениха, не стесняя  движений  его  правой
руки.
     При этом виде руки валлийцев  опустились.  Эти  люди,  не  колебавшиеся
умертвить человека для блага своей родины, были все же потомками  доблестных
рыцарей и считали позором поднять руку на женщину. То, что спасло от  смерти
Гарольда, спасло и Мирдита: подняв поспешно меч, он открыл  свою  грудь,  но
Гарольд, несмотря на свой гнев и боязнь за жизнь  своей  Юдифи,  не  захотел
воспользоваться подобной оплошностью.
     - Зачем вам моя жизнь? - спросил  спокойно  граф.  -  Кого  в  обширной
Англии мог обидеть Гарольд?!
     Слова эти рассеяли силу очарования  и  разбудили  мщение.  Меч  Мирдита
сверкнул над головой графа,  скользнул  по  клинку,  подставленному  графом.
Клинок Гарольда вонзился в грудь Мирдита, и  тот  рухнул  на  землю,  убитый
наповал.
     Сеорли  римской  виллы,  услышавшие   крики,   поспешили   на   помощь,
вооруженные чем попало, а в то же время из леса раздались также окрики, и на
опушку выехал Вебба со своими всадниками. Валлийцы, не ободряемые уже  своим
вождем, бежали с быстротой, которой особенно отличается это племя.  На  бегу
они призывали своих крошек-лошадок, которые с фырканьем скакали на  их  зов.
Беглецы хватались за первую попавшуюся под руку лошадь и  садились  на  нее.
Лошади же,  оставшиеся  без  наездников,  останавливались  у  трупов  убитых
хозяев, жалобно ржали, но потом, покружившись около новоприбывших всадников,
с диким ржанием бросились вслед за товарищами и исчезли в лесу.
     Несколько человек из дружины Веббы кинулось было в погоню за беглецами,
но напрасно, потому что сама местность благоприятствовала бегству. Вебба  же
с остальными и с сеорлями Хильды бросились к  месту,  где  Гарольд,  истекая
кровью, стоял еще на ногах и, забыв о себе, радовался, что Юдифь  невредима.
Вебба сошел с коня и, узнав Гарольда, спросил его заботливо:
     - Впору ли мы подоспели?..  Ты  истекаешь  кровью...  Ну  как  ты  себя
чувствуешь? Успокой меня, граф!
     - В моих жилах осталось  еще  довольно  крови,  чтобы  принести  пользу
Англии, - ответил он со спокойной и ясной улыбкой.
     Но едва  граф  успел  произнести  эти  слова,  как  голова  его  быстро
опустилась на грудь и его отнесли в глубочайшем беспамятстве в старинный дом
пророчицы.


ГЛАВА II