отец болен? Лицо его жестоко беспокоит меня.
     -  Он  не  жаловался  ни  на  какую  боль, - ответил ему Гурт, невольно
пораженный  этой неожиданностью, - но я припоминаю, что в последнее время он
очень  изменился;  он  стал  часто  гулять и брал с собой собаку или старого
сокола.
     Гарольд пошел назад, глубоко опечаленный;  он  застал  отца  в  той  же
приемной зале, в тех же парадных креслах. По правую руку его сидела Гита,  а
несколько ниже - Тостиг и Леофвайн,  которые  вернулись  прямо  с  медвежьей
травли и шумно разговаривали. Вокруг толпились таны. Гарольд не спускал глаз
с лица старого графа и  заметил  с  испугом,  что  он  не  обращал  никакого
внимания на этот шум и говор  и  сидел,  склонив  голову  над  своим  старым
соколом.


ГЛАВА III

     С тех пор, как на английский  престол  вступил  дом  Сердика,  ни  один
вассал не въезжал еще с такой пышностью в Виндзор, с  какой  явился  Годвин.
Все таны, любившие Англию, присоединились к его свите, обрадовавшись  случаю
доказать ему свое уважение. Большая  часть  из  них,  конечно,  состояла  из
стариков, так как молодые люди все еще были привержены к норманнам.  Друидов
почти не было: они придерживались монашеских обычаев норманнов  и  разделяли
негодование Эдуарда на Годвина за его приверженность к саксонской  церкви  и
за то, что он не основал ни одного храма. Со старым эрлом ехали только самые
просвещенные друиды,  поступавшие  по  убеждению,  а  не  ханжи  старавшиеся
казаться лучше, чем они были.
     В двух милях от великолепного виндзорского дворца стояло грубое здание,
выстроенное из дерева  и  римских  кирпичей,  тут  же  находился  и  недавно
отстроенный храм.
     Услышав топот коней въезжавшей на двор свиты  Годвина,  король  прервал
свои благочестивые размышления над изображениями северных богов и  обратился
к окружающим его жрецам с вопросом:
     - Что это за рать вступает в ворота нашего дворца в это мирное время?
     Какой-то жрец посмотрел в окно и доложил со вздохом:
     -  Да,  государь;  во  двор,  действительно,   въезжает   целая   рать,
предводительствуемая твоими и нашими врагами!
     - Во-первых, - пробормотал ученый  старец,  с  которым  мы  уже  раньше
познакомили читателя, - ты,  вероятно,  подразумеваешь  под  словом  "враги"
безбожного графа Годвина и его сыновей?
     Король нахмурил брови.
     - Неужели они притащили с собой такую громадную свиту? - заметил он.  -
Это скорее походит на кичливость противника, чем на преданность вассала.
     - Ах! - сокрушался один из жрецов, - я опасаюсь,  что  эти  люди  хотят
нанести нам вред; они очень способны...
     - Откиньте  опасения!  -  возразил  Эдуард  с  величавым  спокойствием,
заметив, что гости его побледнели от страха; хотя он был вообще  и  слаб,  и
нерешителен, но его нельзя было назвать трусом.
     - Не бойтесь за меня, отцы мои, - продолжал он решительно, -  я  твердо
уповаю на милосердие Божье.
     Жрецы перемигнулись с насмешливой улыбкой: они боялись не за его особу,
а лично за себя.
     Альред,  эта  единственная  и  сильная  опора   быстро   разрушавшегося
саксонского язычества, вмешался в разговор:
     - Не очень-то честно с вашей  стороны,  братья,  чернить  тех,  которые
заботятся доказать всеми способами усердие к  государю;  лучше  всех  должен
быть  отличен  королем  тот,  кто   приводит   к   нему   наибольшее   число
верноподданных.
     - С твоего позволения, брат Альред,  -  перебил  его  Стиганд,  имевший
основание не заступаться за Годвина, -  каждый  верноподданный  приносит  со
своей  личностью  и  голодный  желудок,   который,   разумеется   приходится
наполнять, а ведь король не может растратить  всю  свою  казну  на  голодных
гостей. Если бы я осмелился, то я бы посоветовал  своему  государю  обмануть
ожидания  хитрой  лисицы  Годвина,   которому   так   хочется   похвастаться
значительным числом своих приверженцев на королевском пире
     - Я понимаю, что ты хочешь сказать, отец мой! - проговорил король. -  И
одобряю мысль твою. Этому дерзкому графу не придется торжествовать:  мы  ему
докажем, что он напрасно кичится своей громадной свитой  приверженцев.  Наше
нездоровье послужит предлогом не являться на пир... Да к чему эти  пиршества
именно  в  этот  день?..  Это  совершенно  излишне...  Гюголайн,  предупреди
Годвина, что мы будем поститься до вечерней звезды и  тогда  подкрепим  наше
бренное тело яйцами, хлебом и рыбой. Попроси его с сыновьями  разделить  эту
скромную трапезу с нами.
     Король откинулся на спинку  кресла  с  каким-то  глухим  смехом.  Жрецы
употребили все силы, чтобы подражать ему,  между  тем  как  Гюголайн,  очень
обрадованный тем, что избавился от приглашения к "скромной трапезе", выходил
из приемной.
     - Годвину и сыновьям его все-таки оказана честь, -  заметил  Альред  со
вздохом, - но зато остальные графы  и  таны  будут  сожалеть  об  отсутствии
короля на пиру.
     - Я отдал приказание: оно должно исполниться! -  отвечал  Эдуард  очень
сухо и холодно.
     - А молодые графы претерпят унижение! - заметил один жрец с глубочайшим
злорадством. - Вместо того, чтобы сидеть за  столом  наряду  с  королем,  им
придется прислуживать ему в качестве простых слуг.
     - Во-первых, - произнес тот же ученый жрец, - хотелось  бы  мне  видеть
это со стороны!.. Этот  Годвин,  действительно,  очень  опасный  человек!  Я
советую королю не забывать об участи, постигшей его брата.
     Король с невольным ужасом вздрогнул и закрыл лицо руками.
     - Как ты смеешь напоминать  об  этом  злодеянии!  -  воскликнул  Альред
негодующим голосом. - Разве ты можешь  говорить  с  такой  уверенностью  при
отсутствии улик?
     - Улик! - повторил глухим голосом король. -  Тот,  кто  не  содрогается
перед  убийством,  тот  не  отступит,  конечно,  и   перед   вероломством!..
Положительных  доказательств,  конечно,  не  представлено,  зато  Годвин  не
выдержал ни одного искуса на так называемом грозном божьем суде; нога его не
переступила через борозду плуга, а рука не хватала  каленого  железа...  Да,
почтенный отец, ты напрасно напомнил об этом  кровавом  случае!..  Глядя  на
личность Годвина, мне все будет казаться, что я вижу  за  ней  окровавленный
труп Альфреда!
     Король встал взволнованный и  стал  ходить  по  комнате.  Потом  махнул