по сравнению с толпой, которую мы встретим в приемной короля, так  как  сюда
ходили исключительно избранные, просвещенные люди, а число их,  конечно,  не
могло быть значительно в это далекое время.  Сюда  не  приходили  обманщики,
стекавшиеся толпой к королю для того, чтобы воспользоваться его  легковерием
и расточительностью. Пять  или  шесть  друидов,  печальная  вдова,  скромное
дарование и немощное горе - вот и все, что являлось в покои королевы.
     Взгляды всех обратились с любопытством на графа, когда он только  вышел
из спальни королевы; все дивились его пылающим щекам и суровому взгляду.  Но
всем, приходившим к королеве Юдифи, был  дорог  граф  Гарольд;  просвещенные
люди уважали его за ум и за ученость, несмотря на его мнимое пренебрежение к
некоторым достоинствам, а вдовы и сироты знали его  за  непримиримого  врага
всякой несправедливости.
     Среди этого мирного собрания в Гарольде пробудилась врожденная  доброта
его сердца, и он остановился, чтобы сказать  мимоходом  сочувственное  слово
каждому из присутствующих.
     Сойдя по наружной лестнице, - в эту эпоху даже  в  королевских  дворцах
все главные лестницы возводились снаружи, - Гарольд вышел в  обширный  двор,
где сновало значительное число телохранителей. Войдя  вновь  во  дворец,  он
пошел к особым покоям короля, окружающим зал, называемый  иначе  расписанной
палатой и служивший Эдуарду опочивальней при торжественных случаях.
     Толпа уже наводнила обширную прихожую  короля.  Во  всех  углах  сидели
жрецы и пилигримы. Считая  бесполезным  терять  время  на  этих  ненавистных
людей, граф прошел через толпу  и  был  без  замедления  допущен  к  королю.
Проводив его злобными завистливыми взглядами, жрецы стали шептаться.
     - Норманнские любимцы короля чтили, по крайней мере, наших богов!..
     - Да, - ответил на это замечание друид, - и если бы  не  разные  важные
обстоятельства, то я предпочел бы норманнов саксонцам.
     - Какие обстоятельства? - спросил молодой, честолюбивый друид.
     - Во-первых, - ответил с ударением друид, - норманны не умеют  говорить
на понятном для нас языке и, кажется, не любят духовного сословия. Другая же
причина, - продолжал он лукаво, - заключается в том, что они люди скрытные и
не любят вина!  Прошу  держать  в  руках  человека,  который  не  склонен  к
болтовне.
     - Да, это мудрено, - подтвердил коренастый друид с лоснящимся лицом.
     - Как может человек открыть свои погрешности,  если  не  облегчить  ему
подобное сознание, - продолжал первый жрец. - Я успокоил многих  за  фляжкой
вина, и не одно пожертвование  досталось  в  пользу  храма  за  приятельской
пирушкой сметливого друида с заблудшими овцами. Это что? -  обратился  он  к
человеку, вошедшему в это время в прихожую, за которым  мальчик  нес  легкий
сундучок, накрытый полотном.
     - Отец, - ответил тот, - это  просто  сокровище,  и  казначей  Гюголайн
способен целый год коситься на меня: не любит он, злодей, выпускать  из  рук
золото короля!
     При этом простодушном замечании мирянина друиды и присутствующие злобно
взглянули на него, исподлобья, так как у всех и каждого было немало замыслов
против кассы Гюголайна.
     - Сын Мамона! - воскликнул с озлоблением друид, - не думаешь ли ты, что
наш добрый король дорожит побрякушками, уборами и прочим. Отправляйся-ка  ты
со своим вздорным товаром к Балдуину Фландрскому или к щеголю Тостигу,  сыну
Годвина.
     - Как бы не так! - сказал  насмешливо  торговец.  -  Что  даст  мне  за
сокровище неверующий Балдуин или тщеславный Тостиг!.. Да не смотрите же  так
сурово, отцы, а лучше постарайтесь приобрести эту редкость - это  древнейшее
изображение Водена! Один почтенный друид купил его для меня в Висби  за  три
тысячи фунтов серебра; а я прошу сверх их только  пятьсот  за  хлопоты.
     Все  окружили  с  завистью  сундучок  и  торговца. Почти в ту же минуту
раздался гневный голос, и рослый тан влетел в эту толпу жрецов, как сокол  в
стаю воронов.
     - Не думаешь ли ты, - кричал тан на наречии,  обличавшем  датчанина,  -
что король будет тратить такой громадный куш,  когда  крепость,  построенная
Канутом при устье Гомбера, почти совсем  в  развалинах  и  нет  в  ней  даже
ратника, чтобы наблюдать за действиями норвежских кораблей?
     - Мой почтенный министр, - возразил торговец с приметной иронией, - эти
почтенные отцы объяснят  тебе,  что  изображение  Водена  лучше  защитит  от
норвежцев, чем каменные крепости.
     - Защитит устье Гомбера лучше сильного  войска?!  -  проговорил  тан  в
раздумье.
     - Разумеется, - сказал друид, вступаясь за торговца. - Да ты  разве  не
помнишь, что на достопамятном соборе  тысяча  четырнадцатого  года  поведено
было положить оружие против твоих соотечественников и положиться  на  защиту
Водена? Стыдись, ты не достоин звания вождя королевских полков. Покайся  же,
сын мой, а иначе король узнает обо всем...
     - Волки в овечьей шкуре! - бормотал датчанин, отступая назад.
     Торговец улыбнулся.
     Но нам пора последовать за Гарольдом, ушедшим в кабинет короля.
     Войдя в этот  покой,  граф  тотчас  же  увидел  человека  еще  цветущей
молодости, богато одетого, в вышитой гонне и с богато вызолоченным ятаганом;
широкое и длинное платье, длинные усы и  проколотые  на  коде  знаки  и  ело
показывали, что он был из числа ревнителей саксонской старины.  Глаза  графа
сверкнули: он узнал в посетителе отца Альдиты, графа Альгара, сына Леофрика.
Два вождя очень холодно раскланялись друг с другом.
     Противоположность между ними была разительна. Датское племя было вообще
рослее саксонского, и хотя Гарольд во всех отношениях был  чистый  саксонец,
но наследовал, как и все его братья, рост и железное сложение своих  предков
по матери,  древних  морских  королей.  Альгар  же  был  невысок  и  казался
тщедушным в сравнении с Гарольдом. Голубые глаза его  были  очень  блестящи;
губы всегда в движении; его длинные  волосы  имели  очень  яркий  золотистый
отлив, и его густые непокорные кудри противились прическе, бывшей в то время
в моде; живость его движений, несколько резкий голос и торопливая речь  были
в резком контрасте с внешностью Гарольда, с его спокойным взглядом,  кроткой
величественной осанкой, с пышными волосами,  спадавшими  до  плеч  роскошной
волной. Природа наделила того и другого умом  и  силой  воли,  но  и  в  них
проявлялась та же резкая разница.
     -  Добро  пожаловать,  Гарольд,  -  проговорил  король  без   привычной
сонливости, взглянув на графа, будто на избавителя. - Почтенный  наш  Альгар
обратился к нам с просьбой, которая потребует,  конечно,  размышления,  хотя
она проникнута стремлением к земным благам, чуждым его отцу, который раздает
все свое достояние на пользу святых храмов, за что  ему  и  будет  заплачено
сторицей.
     - Все это так, король мой, - заметил Альгар, - но нельзя не подумать  о