- Милый сын, - сказала она. - Я верю тебе, потому что ты самый  мудрый,
твердый и верный из всего нашего дома... Скажи же мне:  не  подвергнется  ли
Вольнот какой-нибудь опасности при дворе Вильгельма норманнского?
     - Он будет там так же  безопасен,  как  и  здесь,  матушка,  -  ответил
Гарольд  ласково.  -  Жесток,  говорят,  Вильгельм  норманнский   только   к
вооруженным врагам, И притом у норманнов есть  свой  закон,  связывающий  их
больше религии, и этот закон, называемый ими законом  чести,  делает  голову
Вольнота священной для них.  Когда  ты  увидишь  Вильгельма,  брат  мой,  то
потребуй от него поцелуй мираб над твоим ложем развевались все знамена Англии.
     - А долго ли он будет находиться в  Нормандии?  -  спросила  наполовину
успокоенная Гита.
     - Не хочу обманывать тебя, матушка, хотя бы и мог утешить тебя этим,  а
скажу прямо, что продолжительность пребывания Вольнота  зависит  единственно
от короля Эдуарда и герцога  Вильгельма.  Пока  первый  из  них  не  откинет
ложного опасения насчет мнимых замыслов нашего дома, а второй  -  лицемерной
заботливости о норманнских жрецах и рыцарях, рассеянных по  Англии,  до  тех
пор Вольнот и Гакон останутся гостями герцога норманнского.
     Гита в отчаянии ломала руки.

     ----------------------------------------------------------
     континента.  Даже  самый  отпетый  лицемер,  думавший  только  об  измене  и
убийствах, никогда не осмеливался употребить его во зло.
     ----------------------------------------------------------

     - Успокойся, матушка! - продолжал Гарольд. - Вольнот молод, но он имеет
проницательный глаз и ясный ум. Он будет изучать нравы норманнов, узнает все
их хорошие и дурные стороны, познакомится  с  их  образом  ведения  войны  и
вернется к нам не врагом саксонских обычаев, а  опытным  человеком,  который
сумеет предостеречь нас от всех хитросплетенных интриг  этого  воинственного
дома. Поверь, что он научится там не каким-нибудь модным  затеям,  но  таким
искусствам,  которые  со  временем  нам  всем  могут  послужить  на  пользу.
Вильгельм мудр и привержен к роскоши.  Я  слышал  от  купцов,  что  торговля
высоко поднялась под его железной рукой, а воины рассказывают, что  крепости
его  выстроены  на  славу,  а   планы   военных   действий   созидаются   по
математическому расчету... Да, юноша вернется к нам опытным  мужем,  который
будет учить седобородых старцев, будет мудрым предводителем,  опорой  своему
отечеству.  Не  печалься  же,  дочь  датских  королей,  что  твоему  любимцу
предстоят лучшая школа и обширнейшее поприще, чем остальным его братьям!
     Это увещание сильно подействовало на гордое  сердце  племянницы  Канута
Великого.  Желание  славы  своему  сыну  взяло  верх  над  ее   материнскими
опасениями. Она утерла слезы и с улыбкой взглянула на Вольнота, которого она
уже видела мудрым советником и неустрашимым воином.
     Как ни был Вольнот привержен к норманнам, но и на него слова  Гарольда,
которых слышался тонкий упрек ему, не остались без  влияния.  Он  подошел  к
графу, который с любовью обнял мать, и проговорил искренним тоном:
     - Гарольд, слова твои способны превратить камни в людей и из этих людей
сделать пламенных саксонских патриотов!  Твой  Вольнот  не  будет  чуждаться
своей родины, когда вернется с подстриженной  головой  и  золотыми  шпорами.
Если ты по наружности усомнишься в его верности своему народу, положи только
правую руку на его сердце и тогда  убедишься,  что  оно  бьется  только  для
Англии.
     - Славно сказано! - воскликнул с чувством молодой граф, положив руку на
голову Вольнота.
     Гакон, разговаривавший все это время с маленькой Тирой,  приблизился  к
Гарольду и, став рядом с Вольнотом, сказал гордо и торжественно:
     - Я тоже англичанин и постараюсь оправдать это название.
     Гарольд хотел что-то ответить ему, но Гита предупредила его словами:
     - Не отнимай руки от моего любимца и скажи: "Клянусь  верой  и  честью,
что я, Гарольд, сам отправлюсь за Вольнотом, если герцог удержит его у себя,
против желания короля и без всякой основательной причины, и если письма  или
послы не повлияют на герцога!"
     Гарольд колебался.
     - О, холодный эгоист! - сорвалось с  губ  матери.  -  Так  ты  способен
подвергнуть брата опасности, от которой сам отступаешь?
     Этот горький упрек ударил его как ножом по сердцу.
     - Клянусь  честью!  -  произнес  граф  торжественно.  -  Что  если,  по
истечении срока и восстановлении мира  в  Англии,  герцог  норманнский,  без
основательной причины и против согласия моего государя, не захочет отпустить
заложников, то я сам отправлюсь за ними в Нормандию и не пощажу  усилий  для
того, чтобы возвратить матери сына и сироту отечеству! Да поможет мне в этом
Воден!


ГЛАВА IV

     Мы видели,  что  в  числе  богатых  поместий  Гарольда  было  имение  в
соседстве римской виллы. Он жил в этом поместье  по  возвращении  в  Англию,
уверяя, что оно стало ему дорого после  доказательства  любви,  данного  его
сеорлями, которые купили и обрабатывали землю в его отсутствие, и вследствие
его близости к новому вестминстерскому дворцу, так как, по желанию  Эдуарда,
Гарольд остался при его особе, между тем  как  все  другие  сыновья  Годвина
возвратились в свои графства.
     По уверению великого норвежского летописца, Гарольд был при дворе ближе
всех к королю, который очень любил его и относился к нему как будто к  сыну.
Эта близость усилилась еще по возвращении из изгнания  Годвина.  Сговорчивый
Гарольд не давал и король никогда не имел повода на него жаловаться, как  на
прочих членов этого властолюбивого дома. Но в  сущности  Гарольда  влекло  к
этому старому деревянному зданию, ворота которого были весь день открыты для
его подчиненных, исключительно соседство прекрасной Юдифи.  В  любви  его  к
молодой девушке было что-то похожее на силу рока. Гарольд  любил  ее,  когда
еще не развилась ее дивная  красота.  Занимаясь  с  молодых  лет  серьезными
делами, он не успел растратить своих душевных сил  в  мимолетных  увлечениях
праздных людей. Теперь же, в этот период спокойствия в своей бурной  судьбе,
он,  разумеется,  тем   сильнее   поддавался   влиянию   этого   очарования,
превосходившего могуществом даже все чары Хильды.
     Осеннее солнце светило сквозь просеки леса, когда Юдифь сидела одна  на
склоне холма, глядя пристально вдаль.
     Весело пели птицы, но не к их пению прислушивалась Юдифь. Белка прыгала