не самое поэтическое создание северной мифологии.
     -------------------------------------------------------------

     - Я размотала нить  твою,  -  продолжала  она,  -  ты  блаженнее  всех,
презирающих тебя и немногих сочувствующих.  Сталь  тебя  не  коснется,  буря
пройдет безвредно над твоею головой,  ты  достигнешь  убежища,  которого  ты
жаждешь... Полночная луна освещает развалины - мир развалинам витязя!
     Изгнанник  слушал  с  полнейшим  равнодушием,  но  когда  он   внезапно
обернулся к Гарольду, который не удержал душивших его слез, то и его  сухие,
горящие глаза наполнились слезами.
     - Прощай же теперь, брат, - проговорил он глухо. - Ты не должен идти за
мной ни шага дальше!
     Гарольд раскрыл объятия, и  Свен упал на грудь его. Глухой стон прервал
глубокое  безмолвие,  а  братья  так  крепко  прижимались  друг к другу, что
невозможно   было   узнать,   из  чьей  груди  вылетел  это  стон. Изгнанник
скоро вырвался из объятий Гарольда и сказал с тихой грустью:
     - А Гакон... милый сын мой!.. обречен быть заложником на чужой стороне!
Ты его не забудешь? Ты будешь защищать его, не правда ли, Гарольд? Да хранят
тебя боги!
     Он вздохнул и спустился торопливо с холма. Гарольд  пошел  за  ним,  но
Свен остановился и заметил внушительно:
     - А твое обещание? Или я пал так низко, что даже родной брат не считает
за нужное сдержать данное мне слово?
     Гарольд остановился.  Когда  Свен  уже  скрылся  за  поворотом  дороги,
вечерняя темнота рассеялась сиянием восходящей луны.
     Гарольд стоял как вкопанный, устремив глаза вдаль.
     - Смотри, - сказала Хильда, - точно так, как луна восходит  из  тумана,
возникает твоя слава, когда бледная тень несчастного изгнанника скроется  во
мраке ночи. Ты теперь старший сын знаменитого дома, в котором заключается  и
надежда саксонца и счастье датчанина.
     - Неужели ты думаешь, - возразил Гарольд с  неудовольствием,  -  что  я
способен радоваться горькой судьбине брата?
     - О, ты еще не слышишь голоса своего  истинного  призвания?!..  Ну  так
знай же, что солнце порождает грозу, а что слава и счастье идут  об  руку  с
бурей!
     - Тетка, - ответил Гарольд с улыбкой неверия, - ты знаешь  хорошо,  что
твои предсказания для меня безразличны и твои заклинания не пугают меня!  Не
просил я тебя благословить мое оружие и ткать мне паруса. На клинке моем нет
рунических стихов. Я подчинил свой жребий собственному рассудку и силе руки.
Между тобой и мной нет никакой таинственной нити.
     Пророчица улыбнулась надменно и презрительно.
     - Какой же это жребий приготовят тебе твой разум и рука? - спросила она
быстро.
     - А тот жребий, которого я уж теперь достиг... то  есть  именно  жребий
человека, поклявшегося защищать свою родину, любить искренно правду и всегда
руководствоваться голосов своей совести!
     Почти в эту минуту свет озарил лицо храброго  витязя  и  его  выражение
вполне согласовалось с этой пылкой речью. Но вала, тем не менее, шепнула ему
голосом, от которого кровь застыла в его жилах,  несмотря  на  его  глубокий
скептицизм.
     - Под спокойствием этих глаз, - сказала Хильда, -  таится  душа  твоего
отца; под этим гордым челом кроется гений,  давший  в  предки  твоей  матери
северных королей.
     - Молчи!  -  воскликнул  Гарольд,  но  потом,  стыдясь  своей  минутной
вспыльчивости, он продолжал с улыбкой. - Не говори об этом, когда сердце мое
чуждо всех мирских помыслов, когда оно стремится умчаться вслед  за  братом,
одиноким изгнанником... Наступила уже ночь, а дороги  не  безопасны,  потому
что в распущенных войсках короля было много людей, которые  в  мирное  время
промышляют разбоем. Я один и вооружен одним  ятаганом,  поэтому  прошу  тебя
позволить мне провести ночь под твоим кровом и...
     Он замялся и его щеки запылали румянцем. - К тому же, - продолжал он, -
я желал бы взглянуть, так ли еще хороша твоя  внучка,  как  она  была  в  то
время, когда я смотрел в ее  голубые  очи,  проливавшие  слезы  о  Гарольде,
осужденном на изгнание.
     - Она не властна над своими слезами, как не властна и  над  улыбкой,  -
ответила Хильда. - Слезы ее текут из родника твоей скорби, а улыбка ее - луч
твоей радости. Знай, Гарольд, что Юдифь - твоя земная Фюльгия.  Твоя  судьба
неразрывна с ее судьбой и не отторгнется душа  от  души,  к  судьбе  которой
Скульда приковала ее судьбу, как не отторгается человек от собственной тени.
     Гарольд не отвечал, но походка его, обыкновенно медленная, стала  вдвое
быстрее, и он не этот раз  желал  искренно  верить  предсказанию  Хильды  по
поводу Юдифи.


ГЛАВА V

     Когда Хильда вошла под кров  своего  дома,  многочисленные  посетители,
привыкнувшие  пользоваться  ее  хлебосольством,  собирались  отправиться   в
отведенные для них комнаты.
     Саксонские дворяне  разнились  от  норманнских  полнейшим  бескорыстием
своего гостеприимства и смотрели на гостей, как  на  почетную  дружину.  Они
были готовы принять радушно каждого. Дома людей богатых были с утра до  ночи
осаждены гостями.
     Когда Гарольд проходил вместе с Хильдой через  обширный  атриум,  толпа
гостей узнала его и встретила шумными восклицаниями. В этом шумном  восторге
не приняли участия только три жреца из соседнего  храма,  смотревшие  сквозь
пальцы на гадания Хильды, из чувства благодарности за ее приношения.
     - Это отродье той нечестивой семьи! - шепнул  один  из  них,  завидевши
Гарольда.
     - Да, надменные сыновья Годвина - ужасные безбожники! -  сказал  гневно
другой.
     Все три жреца вздохнули и провожали Хильду и ее  молодого  и  красивого
гостя неприязненным взглядом.
     Две массивные и красивые лампы освещали ту комнату, в которой мы видели
в первый раз Хильду. Девушки, как и  прежде,  работали  над  тканью.  Хильда
остановилась и взглянула сурово на их прилежный труд.
     - До сих пор еще изготовлено не больше как  три  четверти!  -  заметила
она. - Работайте проворнее и тките поплотнее!
     Гарольд, не обращая внимания на девушек, озирался тревожно, пока  Юдифь
не выскочила к нему с радостным криком.