с ветки на ветку и с дерева на дерево в ближайшей роще, но не любоваться  ее
игрой пришла Юдифь к могиле тевтонского витязя.  Вскоре  послышался  лай,  и
огромная валлийская борзая собака выбежала  из  перелеска.  Сильно  забилось
сердце Юдифи, в глазах блеснула радость, и из чащи пожелтевших кустов  вышел
граф Гарольд с копьем в одной руке и с соколом на другой.
     Несомненно, что его сердце забилось так  же  сильно  и  что  глаза  его
блестели так же ярко, когда он увидел, кто его поджидает у могильного камня.
Он зашагал быстрее и взошел на пригорок. Собаки с  радостным  лаем  окружили
Юдифь. Граф смахнул с руки сокола, и он слетел на каменный жертвенник Тора.
     - Долго я тебя ждала, Гарольд,  любезный  брат,  -  проговорила  Юдифь,
лаская собак.
     - Не зови меня братом, - сказал Гарольд отрывисто и отступая на шаг.
     - Почему же, Гарольд?
     Но Гарольд отвернулся и оттолкнул  сурово  собак.  Они  легли  к  ногам
Юдифи, которая смотрела с  удивлением  и  недоумением  на  озабоченное  лицо
графа.
     - Твои взгляды, Юдифь, смиряют  меня  более,  чем  мои  слова  усмиряют
собак, - проговорил Гарольд кротко. - В  жилах  моих  течет  горячая  кровь.
Только спокойный дух способен подавить во мне минутную досаду. Спокойно было
мне, когда ты в лета детства сидела безмятежно у меня на коленях, и  я  плел
тебе цепь из душистых цветов. Мне  думалось  в  то  время:  цепь  из  цветов
завянет, но зато цепь, сплетенная сердечной любовью, крепка и неразрывна!
     Юдифь склонила голову. Граф смотрел на нее с  задумчивой  нежностью,  а
птички  звонко  пели,  и  по-прежнему  белка  скакала  по  деревьям.   Юдифь
возобновила первая разговор:
     - Твоя сестра присылала за мной! Я завтра же должна поехать во  дворец,
ты будешь там, Гарольд?
     - Буду! - ответил он встревоженным голосом. - Так моя сестра  присылала
за тобой? А ты знаешь зачем?
     Девушка побледнела.
     - Да, - сказала она.
     - Я этого боялся! - воскликнул граф в волнении. - Сестра моя, увлекшись
советами друзей, вступает, как король,  в  безумную  борьбу  с  человеческим
сердцем... О, - продолжал Гарольд в порыве  увлечения,  несвойственного  его
холодному и ровному характеру, но вынужденного силой встревоженной любви.  -
Когда я только сравниваю нынешних саксонцев с прежними и вижу  в  них  рабов
недостойных жрецов, то я с ужасом спрашиваю: когда  же  освободятся  они  от
этого влияния?
     Он перевел дыхание и, схватив руку девушки, произнес, стиснув зубы:
     - Так они хотят сделать из тебя жрицу? А ты сама  не  хочешь...  ты  не
должна быть жрицей... или же сердце твое, преступит свой обет?!
     - Ах, Гарольд, - ответила Юдифь, забыв всю свою робость при  намеке  на
эту одинокую жизнь.  -  Лучше  лечь  в  могилу,  чем  похоронить  сердце  за
храмовой решеткой!.. В могиле я могу жить еще для всех тех,  которых  люблю,
там же должно умереть все и даже любовь... Тебе  жаль  меня,  Гарольд?  Твоя
сестра, королева, добра и милостива. Я брошусь к ее ногам  и  скажу:  юность
создана для любви, мир не полон отрад, позволь мне пользоваться моей юностью
и благословлять Водена в мире, созданном им для счастья!
     - Милая, дорогая Юдифь! - воскликнул Гарольд в восторге. -  Скажи  это,
будь тверда, никто не посмеет неволить тебя: закон не может вырвать тебя  из
объятий твоей бабушки, а где говорит закон, там властен и Гарольд...  и  там
наше родство, несчастье моей жизни, будет благодеянием.
     - Почему называешь ты наше родство несчастьем? Мне так приятно  думать,
что мы с тобой родня, хоть немного дальняя, и я имею право  гордиться  твоей
славой и радоваться твоему присутствию у нас. Отчего же моя радость для тебя
только горе?
     - А потому, - ответил он, скрестив печально руки, - что, не будь  мы  в
родстве, я сказал бы тебе: "Юдифь, я люблю тебя более чем любил  бы  сестру!
Будь женой Гарольда!.." Если же я теперь скажу это тебе, и ты станешь  моей,
жрецы всплеснут руками и проклянут наш брак. Дом мой рухнет тогда  до  самых
оснований. Отец мой, братья, таны, выборные, сановники и все, в силе которых
заключается наша сила, пристанут ко мне с просьбами отречься от тебя...  Как
я теперь могуществен, так был могуществен и мой Свен, и как  отвержен  Свен,
так будет в этом случае отвержен и Гарольд,  а  по  изгнании  Гарольда,  чья
грудь будет настолько  отважна  и  сильна,  чтоб  заменить  его  на  оборону
Англии!.. Разгорятся тогда все те  буйные  страсти,  которые  я  смиряю  как
дикого коня... И я пойду с хоругвью и одетый в доспехи на жрецов, на родных,
на танов и отчизну. Потоком  польется  кровь  моих  земляков...  Вот  почему
Гарольд, покоряясь как раб власти этих жрецов, которых презирает, не дерзает
сказать избраннице души своей: дай мне правую руку и будь моей невестой!
     С отчаянием слушала Юдифь это признание, и лицо ее стало белее мрамора.
Но когда Гарольд умолк и быстро отвернулся, чтобы она не увидела борьбы  его
души, в ней пробудилась во  всей  своей  возвышенности  сила  женской  души,
постигающая даже в самой печальной доле благородное  и  высокое.  Подавив  и
любовь и душевную горесть, она подошла к Гарольду, протянула ему свою нежную
руку и проговорила с сердечным состраданием:
     - Никогда еще, Гарольд, я не гордилась так тобой,  как  теперь,  потому
что Юдифь не могла бы любить тебя так, как она тебя любит, да и будет любить
до самой могилы, если б ты не любил Англию больше самой Юдифи... Гарольд,  я
была  до  этой  минуты  простодушным  ребенком  и  не  знала,   конечно,   и
собственного сердца. Теперь же я читаю в нем и вижу, что я  женщина...Теперь
уж я, Гарольд, не страшусь и заключения: оно не убивает жизни, а,  напротив,
расширяет ее, сосредоточивая ее в одно желание быть достойной  приносить  за
тебя жертву небу.
     - Юдифь, - воскликнул Гарольд, побледневший как смерть. - Не говори мне
более, что для тебя не страшно вечное заключение!.. Умоляю тебя,  приказываю
тебе: не воздвигай между  нами  этой  вечной  преграды!  Пока  ты  свободна,
остается надежда, хотя быть может призрачная, но все-таки надежда.
     - То, что тебе угодно, будет угодно и мне! - ответила Юдифь спокойно  и
покорно. - Распоряжайся участью моей по своему желанию.
     Не смея полагаться на силу своей воли, чувствуя, что рыдания теснят  ей
грудь, она быстро ушла, оставив Гарольда одного у кургана.


ГЛАВА V

     Когда Гарольд на  следующее  утро  вошел  в  вестминстерский  дворец  с
намерением повидаться с королевой, он нечаянно встретился  со  своим  отцом,
который, взяв его под руку, серьезно сказал:
     - Сын мой, я имею многое на душе, касающееся тебя и всего нашего  дома,