Все эти остатки прежнего  римского  величия  придавали  этой  местности
торжественный характер, в особенности если принять еще во  внимание,  что  в
этих развалинах укрывался  храбрый  король,  потомок  одного  из  древнейших
северных родов, ожидавший тут приближения своего последнего часа.
     Не   эти   мысли   бродили   в   голове   наблюдательного   де-Гравиля,
осматривавшего прелестную картину, расстилавшуюся перед ним.
     "Тут гораздо больше римских развалин, чем у саксонцев, - думал он. -  А
если настоящее поколение не в состоянии поддержать,  хоть  немного,  прошлую
славу, то его в будущем ожидает один позор, одно угнетение".
     Вокруг крепости был прорыт ров и насыпан высокий вал; ров  сообщался  с
двумя реками: гриффинской и конвайской. Лодка, в  которой  ехал  де-Гравиль,
причалила у вала. Рыцарь ловко выскочил на него и через несколько минут  был
проведен к Гарольду.
     Граф   сидел   перед   простым   столом,   внимательно   изучая   карту
пенмаен-маврских гор. На столе горела  железная  лампа,  было  еще  довольно
светло.
     - Да здравствует граф  Гарольд!  -  произнес  де-Гравиль  по-саксонски,
входя к Гарольду. - Его приветствует Вильгельм Малье де-Гравиль и несет  ему
вести из-за моря.
     Граф встал и подставил вежливо рыцарю свой стул,  так  как  другого  не
было в комнате. Облокотившись на стол,  он  ответил  на  норманнском  языке,
которым владел очень недурно.
     - Чрезвычайно обязан сиру де-Гравилю за то, что он для меня  предпринял
такое утомительное путешествие. Прежде всего прошу тебя отдохнуть немного  и
подкрепиться пищей, а потом ты сообщишь мне, что, собственно, доставило  мне
удовольствие видеть тебя.
     - Положим, что не лишнее было  бы  отдохнуть  и  закусить  чего-нибудь,
исключая козлятины и сыра, не соответствующих моему  вкусу,  но  мне  нельзя
воспользоваться  твоим  любезным  предложением,  граф  Гарольд,  пока  я  не
извинился, что преступил законы, изданные против изгнанников, и  не  заявил,
что чувствую величайшую благодарность  к  твоим  землякам  за  то,  что  они
относились ко мне радушно.
     - Извини, благородный рыцарь, если мы строги к тем, которые вмешиваются
в наши  дела;  когда  же  иностранец  является  к  нам  только  с  дружеским
намерением, то мы очень рады ему.  Всем  фламандцам,  ломбардцам,  немцам  и
сарацинам, желающим мирно торговать у нас, мы  оказываем  покровительство  и
радушный прием; немногим же, приезжающим из-за моря подобно тебе из  желания
услужить нам, мы жмем добровольно и чистосердечно руку.
     Немало удивленный  таким  ласковым  приемом,  де-Гравиль  крепко  пожал
протянутую ему Гарольдом руку и, вынув из платья  крошечный  ящичек,  вручил
его графу и рассказал в коротких, но трогательных словах,  о  свидании  Гуго
де-Маньявиля с умирающим Свеном и о поручении, данном ему усопшим.
     Гарольд слушал рассказ норманна,  отвернувшись  от  него,  а  когда  он
кончил, ответил ему взволнованным голосом:
     - Благодарю тебя от души, благородный норманн, за твою  услугу!..  Я...
я... Свен был мне дорог, несмотря  на  свои  преступления...  я  еще  раньше
узнал, что он умер в Ликии, и долго  горевал  о  нем...  Итак,  после  слов,
сказанных твоему родственнику... ах!.. о, Свен, милый брат!..
     - Он умер спокойно  и  с  надеждой,  -  произнес  норманн,  взглянув  с
участием на взволнованное лицо Гарольда.
     Граф склонил голову и ворочал ящичек  с  письмом  во  все  стороны,  не
решаясь  открыть  его.  Де-Гравиль,  тронутый  нелицемерной  печалью  графа,
поднялся со своего места и вышел  тихо  за  дверь,  за  которой  ожидал  его
служитель, приведший его к Гарольду.
     Гарольд не пытался удержать его, но  последовал  за  ним  до  порога  и
приказал служителю оказать гостю полное гостеприимство.
     - Завтра поутру мы снова увидимся, сир де-Гравиль, - сказал он. - Вижу,
что мне нечего извиняться перед тобой за то, что я теперь сильно  взволнован
и не могу продолжать приятную беседу.
     "Благородная личность! - подумал рыцарь, спускаясь с лестницы. - Но как
ему не быть благородным, когда мать его чуть ли не норманнка!.." Приятель, -
обратился он к сопровождавшему его  служителю,  -  я  удовольствуюсь  всякой
пищей, исключая только козье мясо и мед.
     - Будь спокоен, - ответил служитель. - Тостиг прислал нам два корабля с
провиантом, которым не побрезговал бы сам правитель  лондонский.  Надо  тебе
заметить, что граф Тостиг знаток в этих вещах.
     - В таком случае засвидетельствуй мое почтение  графу  Тостигу,  потому
что я очень люблю полакомиться хорошим кусочком, - сказал шутливо рыцарь.


ГЛАВА II

     После ухода де-Гровиля Гарольд запер дверь  и  вынул  из  ящика  письмо
Свена.
     Вот что писал умирающий:
     "Когда ты получишь это письмо, Гарольд, то твоего брата уже не будет  в
живых.
     Я долго страдал; говорят, что я этим искупил все свои грехи... дай Бог,
чтобы это было верно!.. скажи это моему дорогому отцу, если он еще жив:  эта
мысль утешит его; скажи  это  и  матери  и  Гакону...  Снова  поручаю  тебе,
Гарольд, своего сына: будь ты ему вторым  отцом!  Надеюсь,  что  моя  смерть
освободит его, даст ему возможность вернуться  на  родину.  Не  допусти,  во
всяком случае, чтобы он вырос при дворе врага  нашего;  старайся,  чтобы  он
вступил на английскую почву в пору юности и душевной  непорочности...  Когда
до тебя дойдет это письмо, ты, вероятно, будешь стоять уже выше нашего отца.
Он беспрерывным трудом добился славы, получил ее в  награду  за  терпение  и
настойчивость; ты же родился вместе со славой и тебе  нечего  трудиться  для
достижения ее... Защити моего сына своим могуществом и  выведи  его  твердой
рукой из заточения, в котором он теперь находится. Не надо ему ни  княжеств,
ни графств, не делай его равным себе... я только прошу, чтобы  ты  освободил
его; чтобы вернул его в Англию!.. Надеясь на тебя, Гарольд, я умираю!"
     Письмо выскользнуло из рук графа.
     - Кончилась эта жизнь,  походившая  на  короткий,  но  тяжелый  сон!  -
проговорил он грустно. - И как же  гордился  отец  этим  Свеном,  который  в
спокойные минуты был так кроток, а во время гнева так беспощаден. Мать учила
его датским песням, а Хильда убаюкивала его сказками и рассказами  о  героях
севера. Он  один  из  всего  нашего  семейства  обладал  настоящей  датской,
поэтической натурой... Гордый дуб, как скоро сломила тебя буря!..
     Он замолк и долго сидел призадумавшись.
     - Теперь пора подумать и о  его сыне, - сказал он, наконец, вставая.  -