думаете: скоро настанет его час?
     - Его час настанет тогда, когда лошадь, овца и собака будут  съедены  и
когда все в один голос начнут кричать ему:  "Если  ты  король,  то  дай  нам
хлеба!" - сказал Модред.
     - Еще хорошо, - вставил свое слово и третий  принц,  почтенный  старик,
опиравшийся на  массивный  серебряный  посох,  но  прикрытый  лохмотьями.  -
Хорошо, что ночная вылазка, которая была предпринята только из-за голода, не
достигла своей цели, то есть не доставила провизии, иначе никто не отважился
бы остаться верным Тостигу.
     Овен принужденно засмеялся.
     -  Как  можешь  ты,  кимр,  говорить  о  верности  саксонцу-разбойнику,
опустошителю, убийце? Если б Тостиг и не предлагал нам хлеб, то мы  все-таки
должны бы остаться верными нашей мести и снести  голову  Гриффиту...  Ш-ш-ш!
Гриффит пробуждается из своего оцепенения... смотрите,  как  мрачно  блестят
его глаза!
     Король, действительно,  приподнялся  немного,  оперся  на  локоть  и  с
отчаянием огляделся вокруг.
     - Сыграй нам что-нибудь, бард, - произнес он. - Спой нам песню, которая
напоминала бы прежние дни!
     Бард поспешил исполнить его приказ, но порванные струны  издали  только
глухой, неприятный ропот.
     - Благозвучие покинуло арфу, о, государь! - проговорил бард жалобно.
     - Так! - пробормотал Гриффит.  -  А  надежда  покинула  землю!..  Бард,
отвечай мне: ведь ты часто славил в моем дворце умерших королей... будут  ли
когда-нибудь славить и меня? Будут ли рассказывать потомству о  тех  славных
днях, когда князья повисские бежали  перед  мной,  как  облака  бегут  перед
бурей?.. Будут ли петь  о  том,  как  корабли  мои  наводили  ужас  на  всех
моряков?.. Да, хотелось бы знать мне:  будут  ли  петь  о  том,  как  я  жег
саксонские  города  и  побеждал  Рольфа  гирфордского...  или  же  в  памяти
останутся только мой стыд и позор?
     Бард провел рукой по глазам и ответил:
     - Барды будут петь не  о  том,  как  перед  твоим  троном  преклонялось
двадцать  князей  и  как  ты  побеждал  саксонцев,  но  в  песнях  их  будет
описываться, с каким геройством ты защищал свою землю и какой славный подвиг
совершил на пенмаен-маврской вершине!
     - Больше мне и не надо... и этим одним увековечится мое имя,  -  сказал
Гриффит.
     Он взглянул на Альдиту и проговорил серьезно:
     - Ты бледна и печальна, моя супруга. Жаль ли тебе трона или мужа?
     Не участие или любовь выразились на  надменном  лице  Альдиты,  а  один
ужас, когда она ответила:
     - Что тебе за дело до моей печали!.. Ты теперь  ведь  выбираешь  только
между мечом или голодом. Ты презираешь нашу жизнь во имя своей гордости. Так
пусть же будет по-твоему: умрем!
     В душе Гриффита происходила борьба между нежностью  и  гневом,  которая
ясно отразилась на его лице.
     - Но смерть не может быть для тебя страшной, если  ты  любишь  меня!  -
воскликнул он.
     Альдита отвернулась с  содроганием,  и  несчастный  король  неподвижным
взором смотрел на это лицо, которое было так прекрасно, но не  было  согрето
чувством. Смуглые щеки его побагровели.
     - Ты желаешь, чтобы я покорился твоему земляку, Гарольду, чтобы я... я,
который должен бы быть королем  всей Британии, вымолил у него  пощаду?..  О,
ты, изменница, дочь танов-разбойников! Ты прекрасна, как  Равена,  но  я  не
Фортимер для тебя!.. Ты с  ужасом отворачиваешься от своего супруга, который
дал тебе корону, и мечтаешь о Гарольде...
     Страшная ревность звучала в голосе короля  и  сверкала  в  его  глазах,
между тем как Альдита вспыхнула и надменным  движением  скрестила  на  груди
руки.
     - Напрасно вернул мне Гарольд твое  тело,  если  сердце-то  осталось  у
него! - произнес Гриффит, скрипя зубами. - Я понимаю теперь, что  ты  желала
бы видеть меня у ног моего злейшего врага... чтобы  я  полз  перед  ним  как
избитая собака, вымаливая себе прощения... ты желаешь этого не ради спасения
моей жизни, а потому, что будешь иметь случай снова  любоваться  им...  этим
саксонцем, которому ты с удовольствием отдалась бы, если б он только пожелал
взять  тебя...  О,  позор,  позор,  позор  мне,  бедному!..  О,  неслыханное
вероломство!..  Да!  лучше  саксонского  меча  и  змеиного   жала   поражает
подобное... подобное...
     Глаза гордого короля наполнились слезами, и голос его дрогнул.
     - Убей меня, если  хочешь,  только  не  оскорбляй!  -  сказала  Альдита
холодно. - Я ведь сказала, что готова умереть!
     Она встала и, не удостаивая более своего мужа ни одним взглядом, ушла в
одну из башен, где кое-как была приготовлена для нее комната.
     Гриффит долго смотрел ей в след, и  взор  его  постепенно  делался  все
мягче и мягче, потому что любовь его к Альдите пережила доверие и  уважение.
Только любовь к женщине и  способна  победить  сердце  сурового  дикаря.  Он
подозвал к себе барда, который отошел было в самый угол во  время  разговора
королевской четы, и спросил с вымученной улыбкой:
     - Веришь ты преданию, которое  гласит,  что  Джиневра  изменяла  королю
Артуру?
     - Нет, не верю, - ответил бард, угадавший мысль короля,  -  потому  что
она не пережила его и была похоронена вместе с ним в Аваллонской долине.
     - Ты изучал сердце человеческое и понимаешь все его движения, скажи  же
мне: что побуждает нас скорее желать смерти любимой особы, чем помириться  с
мыслью, что она будет принадлежать другому. Выражается ли в этом любовь  или
ненависть?
     Выражение глубочайшего участия  мелькнуло  во  взоре  барда,  когда  он
почтительно преклонился перед королем и ответил:
     - О, государь, кто же может сказать, какие звуки извлекаются ветром  из
струн арфы или какие желания может пробудить любовь в сердце человека?..  Но
я могу  сказать,  -  продолжал  бард,  выпрямляясь  во  весь  рост  и  резко
выговаривая слова, - что любовь короля не терпит мысли о  бесчестии,  и  что
та, в объятиях которой он покоился, должна  заснуть  вечным  сном  вместе  с
ним...
     - Эти стены будут моей могилой, - перебил  Гриффит  внезапно,  -  а  ты
переживешь меня.
     - Повторяю, что ты не один будешь лежать в могиле, - утешал бард.  -  С
тобой будет похоронена та, которая тебе всего дороже в мире... я  буду  петь
над твоей и ее могилой, если переживу  тебя,  и  воздвигну  над  вами  холм,
который будет памятником  для  потомства...  Надеюсь,  однако,  что  ты  еще