разлуки и шаткую надежду когда-либо сочетаться с ней браком. Не  подозревала
она, что сердцем Гарольда с каждым днем  все  более  овладевает  честолюбие,
которое под конец может вытеснить любовь к ней!
     Протекло несколько месяцев, а герцог Вильгельм не отвечал на требование
короля и Гарольда. Сильно упрекала последнего совесть за то, что он так мало
обращает внимания на последнюю просьбу умершего брата и слезы матери.
     По смерти Годвина жена его удалилась  в  провинцию,  и  потому  Гарольд
крайне удивился, когда она в один прекрасный день внезапно явилась к нему  в
Лондон. Он стремительно кинулся ей навстречу, желая  обнять  ее,  но  она  с
грустью отстранила его от себя и, опустившись на колени, произнесла:
     - Смотри, Гарольд, мать умоляет сына о сыне.  Я  лежу  перед  тобой  на
коленях, умоляя сжалиться  надо  мною...  Несколько  годов,  казавшиеся  мне
бесконечными, я томилась... грустила о Вольноте... разлука с ним длится  так
долго, что он теперь и не узнает меня - так изменилась я от тоски и горя. Ты
послал Малье к Вильгельму и сказал мне: "Жди возвращения его!"  -  я  ждала.
Потом ты утешал меня, что, переслав тебе письмо Свена, герцог  уж  не  будет
больше противиться просьбе о выдаче заложников, я молча  преклонилась  перед
тобой, как преклонялась перед Годвином... До сих пор я  не  напоминала  тебе
твое обещание: я сознавала, что родина и король в последнее время  имели  на
тебя больше прав, чем мать. Но теперь, когда я вижу, что ты свободен, что ты
исполнил свой долг, я не  хочу  больше  ждать...  не  хочу  довольствоваться
бесплодными надеждами... Гарольд, напоминаю тебе твое  обещание!..  Гарольд,
вспомни, что ты сам поклялся вернуть в мои объятия Вольнота!
     - Встань, встань, матушка! - воскликнул растроганный Гарольд.  -  Долго
длилось твое терпение, но теперь я сдержу свое  слово.  Сегодня  же  я  буду
просить короля отпустить меня к герцогу Вильгельму.
     Гита встала и, рыдая, кинулась в распростертые объятия Гарольда.


ГЛАВА IV

     В тот самый час, когда происходил вышеописанный разговор между Гитой  и
Гарольдом, Гурт, охотившийся не далеко от римской  виллы,  вздумал  посетить
пророчицу. Хильды не было дома, но ему  сказали,  что  Юдифь  была  в  своих
покоях, а Гурт,  который  вскоре  сам  должен  был  соединиться  навсегда  с
избранной им девушкою, очень любил и уважал возлюбленную брата. Он  пошел  в
женскую комнату, где по обыкновению сидели за работой девушки, на  этот  раз
вышивавшие на ткани из  чистейшего  золота  изображение  разящего  всадника.
Пророчица назначила его на хоругвь для графа Гарольда.
     При входе тана смех и песни служанок сразу умолкли.
     - Где Юдифь? - спросил Гурт, видя, что ее тут не было.
     Старшая из служанок  указала  на  перистиль  и  Гурт  отправился  туда,
предварительно полюбовавшись прекрасной работой.
     Он нашел Юдифь сидевшей в глубокой  задумчивости  у  римского  колодца.
Заметив его, она встала и бросилась к нему с громким восклицанием:
     - О, Гурт, само небо!.. посылает тебя ко мне! Я знаю... чувствую, что в
эту минуту твоему брату Гарольду угрожает страшная опасность... Умоляю тебя:
поспеши к нему и поддержи его своим светлым умом и горячей любовью.
     - Я исполню твое желание, дорогая Юдифь, но прошу тебя  не  поддаваться
суеверию, под влиянием которого ты сейчас говоришь.  В  ранней  молодости  я
тоже был суеверен, но уж давно вышел из заблуждения... Не могу сказать тебе,
как мне горько видеть, что детские сказки Хильды отуманили даже ум Гарольда,
так что он, прежде все говоривший только об  обязанности,  теперь  постоянно
твердит о судьбе.
     - Увы! - ответила Юдифь, с отчаянием ломая руки. - Разве можно отразить
удары судьбы, стараясь не видеть ее  приближение?..  Но  что  же  мы  теряем
драгоценные минуты в простом разговоре?.. Иди, Гурт, дорогой Гурт!.. Спеши к
Гарольду, над головой которого собирается черная, грозная туча.
     Гурт не возражал более и побежал к своему коню,  между  тем  как  Юдифь
осталась у колодца.
     Гурт прибыл в Лондон  как  раз  вовремя,  чтобы  еще  застать  брата  и
проводить к королю, поздоровавшись наскоро  с  матерью.  Намерение  Гарольда
посетить норманнского герцога не внушило сначала ему  никакого  опасения,  а
хорошенько обдумать слова брата он не успел, потому что переезд  продолжался
всего несколько минут.
     Эдуард внимательно выслушал Гарольда и так долго не отвечал,  что  граф
счел его погрузившимся, по обыкновению, в молитву,  но  ошибался:  король  с
беспокойством  припоминал  необдуманные  обещания,  данные  им  в  молодости
Вильгельму, и соображал, какие могут произойти от этого последствия.
     - Так ты точно дал матери подобную клятву  и  желаешь  сдержать  ее?  -
спросил он наконец Гарольда.
     - Да, государь, - ответил Гарольд отрывисто.
     - В таком случае я не могу удерживать тебя, - проговорил Эдуард.  -  Ты
мудрейший  изо  всех  моих  подданных  и,  конечно,   не   сделаешь   ничего
необдуманно...  Но,  -  продолжал  король  торжественным тоном и с очевидным
волнением,  -  прошу  тебя  принять  к  сведению,  что  я  не одобряю твоего
намерения:  я  предвижу,  что  твоя  поездка к Вильгельму навлечет на Англию
большое бедствие и для тебя лично будет источником великого горя... удержать
же тебя, повторяю, не могу.
     - О, государь, не напрасно  ли  ты  беспокоишься?  -  заметил  Гарольд,
пораженный необыкновенной серьезностью короля. - Твой родственник  Вильгельм
норманнский  слыл  всегда  беспощадным  в  войне,  но  честно  и  откровенно
поступающим с друзьями... да и величайшим позором было бы для него,  если  б
он  решился  нанести  вред  человеку,  доверчиво  и  с   добрым   намерением
являющемуся к нему.
     - Гарольд, Гарольд, - сказал  нетерпеливо  король,  я  знаю  Вильгельма
лучше тебя. - Он далеко не так прост, как ты думаешь, и заботится  только  о
собственной выгоде. Более не скажу ничего. Я предостерег  тебя  -  и  теперь
остальное предоставляю на волю неба.
     К несчастью,  люди,  не  обладающие  большим  умом,  никогда  не  могут
доказать  другим  справедливость  своего   убеждения,   когда   они   подчас
действительно додумываются до истины. Потому  и  предостережение  короля  не
произвело никакого действия на Гарольда, который думал,  что  Эдуард  просто
увлекся фальшивым воззрением на характер Вильгельма. Гурт же судил иначе.
     - Как ты думаешь,  государь,  -  спросил  он.  -  Подвергнусь  ли  и  я
какой-либо опасности, если поеду вместо Гарольда к Вильгельму?
     - Нет, - проговорил король быстро. - И я советовал бы сделать это...  С
тобой Вильгельму нечего хитрить... тебе он не может желать никакого вреда...
ты поступишь очень благоразумно, если поедешь.
     - Но я поступлю  бесчестно,  если  допущу  его  до  этого!  -  возразил