неоценимый  спутник  для подобного предприятия. Но  придет  ли собака на его
зов? Надо попытаться.  Заслышав знакомый сигнал, верная собака без колебаний
покидает батарею и бежит к нему.
     Человек и  животное обмениваются нежными ласками, потом отправляются на
кладбище.
     Зуав выбирает  место  между  стеной и  аллеей кипарисов и  устраивается
здесь.
     Он заряжает карабин, кладет  мешок на  землю, завертывается  в  плащ  и
одеяло, ложится на землю и делает знак собаке лечь подле него.
     Оба засыпают, но просыпаются еще до зари.
     Собака сторожит, зуав размышляет.
     Прежде всего он задает себе вопрос: зачем русские так ловко  и внезапно
заделали вход в подземелье, что причинило  ему  столько горя? Да потому, что
он,  Сорви-голова,  совершил  страшную глупость,  взяв  двести  луидоров  из
сундука. Эта неосторожность показала шпионам, что секрет известен.
     Затем  Сорви-голова  ломает  себе голову  над вопросом: зачем эта форма
зуава? Зачем этот крест? И мало-помалу он уясняет себе все.
     Его   служба   в   качестве   командира  разведчиков,  полное   доверие
командования позволяет  ему свободно бродить ночью и днем по укреплениям. Он
делал  то, что  находил  нужным,  действовал  самостоятельно,  отдавая отчет
только   полковнику.  Изменник,  шпион  русских,  отлично  знал  все  это  и
воспользовался этим  с дьявольской  ловкостью. Он  достал себе  форму зуава,
орден, узнал пароль и разгуливал в этой форме, где хотел. Негодяй одевался в
его шкуру и делал свое  позорное дело, компрометируя его честь и доброе имя.
Но кто этот враг, этот предатель?
     Конечно,  Леон  Дюрэ, сержант, его личный  враг,  отъявленный  негодяй!
Разозленный  похищением  денег,  негодяй  ускорил  события,  открыто  пустил
клевету и, наконец, оскорбив зуава, формально обвинил его в измене.
     При этой мысли кровь бросилась ему в лицо, и он ворчит сквозь зубы:
     -- Негодяй!  Предатель!  Это он.  Ну, погоди! Смеется тот, кто  смеется
последний!
     Сорви-голова  встает,  ласкает  собаку, смотрящую на  него  любящими  и
умными глазами, и говорит:
     -- Знаешь что, Митральеза, давай позавтракаем!
     Собака садится  и ждет. Сорви-голова развязывает мешок и достает оттуда
всякую всячину: сухари, окорок, свечи, спички, бутылку водки  и три пакета с
табаком.
     На маленькой  бумажке  поспешно нацарапаны  карандашом  несколько слов:
"Друг, будьте осторожны и думайте о тех, кто вас любит!"
     Это -- приписка Розы.
     Суровый солдат узнает почерк и бормочет, смахивая непрошеные слезы:
     -- Роза, дорогая Роза! Мои мысли всегда с тобой... Дорогое воспоминание
придаст мне сил и научит осторожности!
     Сорви-голова  быстро заканчивает завтрак, запивая его глотком водки,  а
собака ищет поблизости дождевой воды.
     -- Теперь, -- говорит зуав, -- покурим -- и за работу!
     Он  тщательно  исследует  часовню.  Все по-старому,  от  подземелья  не
осталось  и следа. С наружной стороны  решетка исправна, позади нее  тянется
двойной ряд кипарисов, образующих сплошную, почти непроницаемую стену.
     -- Отлично! -- говорит Сорви-голова. -- Прекрасное убежище... ни ветра,
ни дождя!  Мы будем, как в палатке, все увидим и услышим! Но придут ли сюда?
Конечно, придут!
     В нескольких  метрах от  этого  уютного  уголка  он замечает длинную  и
широкую каменную плиту с надписью.
     --  Странно, -- шепчет  зуав. --  Я не  замечал этого  камня...  увидим
потом!
     Собака, очень довольная возможностью побегать,  шныряет  взад и вперед,
обнюхивает,   прислушивается.   Первый   день   проходил   спокойно.   Ночью
Сорви-голова отправлялся в экспедицию. Ему нужно достать себе русскую шинель
и  шапку. Он  ползком приближается к русским аванпостам. Собака ворчит. Зуав
поглаживает ее, и умное животное умолкает. Целых полчаса лежит Сорви-голова,
притаившись, как дикий  зверь. Наконец он замечает темный неподвижный силуэт
человека,  слышит  человеческое  дыхание.  Одним  прыжком  бросается  он  на
часового и наносит ему страшный удар по голове.
     Человек падает без крика, без стона. Сорви-голова снимает с него шинель
и убегает со всех ног.
     На  другой  день, надев русскую  шинель,  он снова обшаривает  часовню,
исследует все аллеи. Ничего! Мертвая, печальная тишина кладбища.
     Ночью  он ждет ракеты, но напрасно. Севастополь освещен,  слышны окрики
часовых, вой собак и гром пушек. Но сигнала нет.
     На  пятую ночь ему принесли провизию.  Сорви-голова  нашел недалеко  от
двери,  у  стены,  свежий хлеб, говядину, кофе,  табак,  бутыль  с  водой  и
записку, написанную карандашом.
     "Дорогой  Жан!  Тото и я -- мы принесли вам провизию. Далеко  и  тяжело
тащить мне одной. Не бойтесь! Тото скромен и любит вас. Я считаю дни и часы,
чтобы не расставаться с вами более. Надейтесь, бодритесь! Мое сердце с вами,
дорогой Жан! Роза".
     Несмотря  на всю  свою энергию, Сорви-голова  печален.  Подобная  жизнь
невыносима даже для самого мужественного человека.
     Как обрадовался  Жан, читая  эти строки! Словно луч  солнца засиял  для
него   --  измученного  бедного  отшельника.  День  показался  ему  светлым,
надгробные плиты  -- менее  печальными, уединение  -- не таким  ужасным.  На
губах  его  сияет   улыбка,  глаза   блестят,  сердце  бьется.  Он   ощущает
необходимость говорить, высказать свою  радость. Его единственный  компаньон
-- собака -- жмется к его ногам.
     --  Слушай,  Митральеза,  --  говорит  Сорви-голова,  --  вот письмо...
провизия... все это Роза... твой друг, наш друг! Помнишь, она ласкала тебя и
кормила, когда я был болен! Ты знаешь Розу -- да, добрая, любящая --  она не
забывает нас с тобой!
     После  веселого   завтрака   начинается  адская  жизнь.  В  сотый   раз
Сорви-голова  ищет  следы подземелья, колотит своим  карабином по камням, по
полу... Напрасные усилия. Он один -- один на большом кладбище.
     Отчаявшись найти подземелье. Сорви-голова принимается искать изменника.
Каждую ночь под  градом пуль  и ядер, ежеминутно рискуя  жизнью,  он  бродит
около укреплений. Но тщетно: фальшивого  зуава  не видно,  не  слышно! Бродя
таким образом  около аванпостов каждую ночь,  Сорви-голова  привык видеть  в
темноте  так  же  хорошо,  как и  при свете, и мог различить малейший,  едва
уловимый  звук. Его чувства  удивительно  обострились,  и,  с помощью  чутья
собаки,  от  него  ничто  не могло  ускользнуть  теперь. Он отлично  обходит
засады,  русских часовых,  узнает  всякую  вылазку  неприятеля  и  торопится