В этот день  в лагере  царит  радостное  оживление.  Солдаты  бегают  с
какими-то   бумагами,  собираются  группами,   что-то  обсуждают.  Генералы,
офицеры, солдаты -- все выказывают лихорадочное оживление и радость.
     Прибыл  курьер  из Франции  с письмами и новостями. Награды, повышения,
отпуска --  все  это  заставляет биться  сердца  воинов,  жаждущих  получить
весточку о милых сердцу людях.
     Сержант первого батальона подает Буффарику большой конверт и говорит:
     -- Бери, письмо тебе... дашь выпить?
     -- Э, голубь, пей сколько хочешь и позавтракай у нас! Ба, да это письмо
Розе! Вот будет довольна дорогая малютка! -- добавляет Буффарик, читая адрес
на конверте. -- Ну, прощай, побегу к ней.
     Ветеран  бежит к  бараку, где  Роза неотлучно  находится  при  больной.
Жарко, дверь  барака  открыта настежь.  Он  вежливо  покашливает  и  входит.
Бледная,  с  блестящими от  лихорадки  глазами, раненая  сидит на  постели в
подушках. Справа от нее  тетка Буффарик, которая держит  кружку, слева Роза,
вооруженная   ложкой,    кормит   больную   вкусным    бульоном,   заботливо
приготовленным маркитанткой.
     --  Ну,  сударыня, еще  ложечку!  --  говорит  тетка Буффарик.  --  Еще
капельку бульону... вам это будет очень полезно!
     Она старается  смягчить  свой  эльзасский акцент  и упрашивает  больную
очень нежно и ласково.  Буффарик,  растроганный, кланяется так  почтительно,
как будто перед ним император или генерал Боске.
     Больная дружески кивает ему.
     -- Здравствуйте, друг сержант! -- говорит она ему. -- Какие новости?
     -- Ничего особого, сударыня! Письмо из Франции для нашей милой девочки.
     -- О, это от дедушки! -- весело восклицает Роза.
     -- От  дедушки Стапфера,  -- добавляет  Буффарик. -- Старик очень любит
нас, а мы его обожаем!
     Дама в черном вздрагивает.
     -- Стапфер! Эльзасское имя!
     - Да, сударыня, конечно,  эльзасское... Храбрец великой армии, которого
Наполеон наградил  собственноручно  крестом... гигант-кирасир... герой  и до
сих  пор  крепкий, как  дуб,  несмотря  на  свои  семьдесят  лег.  Простите,
сударыня, что надоедаем вам!..
     - Вы  ошибаетесь,  сержант! Все, что касается  вас  и Розы,  интересует
меня...  Одно  слово  "Эльзас"  волнует  меня  и пробуждает во  мне  тяжелые
воспоминания.
     -- Простите, сударыня, не будем говорить об этом. Роза читай письмо!
     Молодая девушка распечатывает конверт и читает:
     "Форт Вобан. 8 июня 1855 года. Дорогая моя рождественская Роза!"
     Глухой вопль вырывается из груди больной.
     -- Боже мой! Вы прочли: форт Вобан... близ Страсбурга...
     -- Да, сударыня!
     -- А Роза!  Почему рождественская  Роза? Боже милостивый! Перед  фортом
Вобан... есть  цветник...  там много  зимних цветов... этих  снежных  роз...
рождественских роз!
     --  Да, сударыня! Вот  уже  сорок  лет  дедушка  заботится  о  них и  в
Рождество всегда несет большой букет к памятнику генерала Дезекса!
     Но больная не слышит ее. Бледная, она бьется в нервном припадке, ломает
руки. С побледневших губ срываются несвязные слова:
     --  Форт  Вобан... Рождественская  роза!  Господи! Сжалься  надо  мной!
Помоги мне!

ГЛАВА VI


     В  клетке.  --  Безумное  желание свободы.  --  Бомба.  --  Сорвиголова
открывает дверь. -- Патруль.  -- Один против восьмерых. -- Кровавая  стычка.
-- Брешь. -- Спасение ли?

     Запертый в тесном  каземате, Сорви-голова считает дни, часы  и  минуты.
Его щеки впали, глаза горят,  как у  зверя, губы разучились улыбаться. Он не
похож на  прежнего  Сорви-голову.  Измученный, с  растрепанными  волосами, в
грязной одежде -- он просто страшен.
     Убедившись,  что бежать невозможно, он желает  смерти, колотит в  дверь
кулаком, ругается, проклинает, рычит.
     --  Черт возьми! Дождик из бомб! И ни одна не  хочет разнести проклятый
каземат! Ну же, бомба! Сюда! Бум! Нет, не сюда! Милый друг Шампобер! Если бы
ваши стрелки целились сюда! Какую бы услугу они оказали мне!
     Взрывы  снарядов  раздаются с  оглушительным  треском.  Ядра  падают на
укрепления, на доски, на стены. Бомбы летят, как дождь, разнося все на своем
пути.  Словно  исполняя  желание Сорви-головы,  канониры  капитана Шампобера
меняют  направление.  Бомбы  падают на дорогу и  разрывают  ее. Одна из бомб
падает  перед  дверью  каземата.  Часовые   разбегаются   во  все   стороны.
Сорви-голова хохочет.
     -- Браво, Шампобер!
     Глухой удар, удушливый дым, столб пламени... Дверь стучит, как барабан.
Полы шатаются, гвозди выскакивают. Дверь  еще держится, но достаточно  одной
бомбы, чтобы выбить ее и заодно убить пленника. Сорви-голова замечает в щели
луч солнца, и мгновенно к нему возвращается хорошее настроение. Вторая бомба
обрушивается на крышу каземата, ломает ее и падает на землю в двух шагах  от
Сорви-головы. Он  погиб! Дверь  заперта, выломать  ее  нельзя.  Куда бежать?
Фитиль горит и наполняет каземат удушливым дымом. Сейчас будет взрыв. Погиб!
Ничто не спасет теперь Сорви-голову!
     -- Ничего не поделать! -- говорит он спокойно, выпрямляется и, скрестив
руки на  груди, стоит перед бомбой. Тише! Фитиль шипит... Проходят  секунды,
мучительные,  тоскливые!  Перед  умственным взором человека, готовящегося  к
смерти, проходит вся его жизнь...
     ...Его  детство, отец -- старый  наполеоновский солдат.  Мать.  Дорогая
матушка! Потом полк, знамя... прелестное  лицо  Розы... И апофеоз, венчающий
его   мечты:   трехцветное   знамя  на  вершине  Малахова   кургана,  и  он,
Сорви-голова, держит это знамя в руке!
     Твердый, спокойный, Сорви-голова ждет взрыва, удара... смерти.
     Вдруг в каземате водворяется мертвая тишина. Дыма нет... ничего. Фитиль
погас!
     Сорви-голова  облегченно  вздыхает.  Все  его   существо   оправляется,
расцветает, ощущая прелесть бытия.
     -- Фитиль погас! Это бывает редко, но случается! -- восклицает он. -- Я
обязан этим моему другу  капитану Шампоберу. Но может явиться другая бомба и
разорвать меня в клочья. Надо бежать!