оскорбил христианина. Он оставил нам нашу  веру, охранял нашу торговлю, и мы
при нем в  первый раз со времени разрушения нашего храма отпраздновали пасху
в  мире  и радости. И  когда один  знатный римлянин похитил  мою  жену Сару,
король Теодорих в тот же  день велел отрубить гордую голову и  возвратил мне
мою жену невредимой. И я  вою жизнь  буду помнить  это и буду служить  этому
народу верно до смерти.
     -- Не  пришлось  бы  тебе пожать  неблагодарность  за эту верность,  --
сказал  Иохим, направляясь к  выходу. --  Мне  кажется,  что наступит время,
когда я снова приду просить у тебя Мирьям, и, быть может, тогда ты не будешь
так горд.
     Он ушел, а вслед за тем в комнату вошел Тотила и за ним -- Мирьям.
     --  Вот твоя  одежда  садовника, --  сказала  она,  подавая готу темный
грубый! плащ и широкополую шляпу. -- А  вот цветы. Ты говорил, что она любит
белые нарциссы. Я нарвала их для нее. Они так прекрасно пахнут.
     -- Благодарю тебя, Мирьям. Ты добрая девушка, -- ответил Тотила.
     -- Благословение  Господа да  будет над  твоей  золотистой  главой,  --
сказал старый Исаак, входя в комнату.
     -- Здравствуй, старик, здравствуй! Какие вы добрые люди! Без  вас  весь
Неаполь знал  бы мою тайну. Как мне отблагодарить  вас?  Но сегодня я  уже в
последний  раз переодеваюсь  -- я  решил открыто  просить у  отца Валерии ее
руку. И тогда  мы вместе отблагодарим вас. Она  часто расспрашивает  меня  о
тебе, Мирьям, и давно хочет видеть тебя. А теперь прощайте пока. Я ухожу.
     И,  надвинув на глаза  широкополую  шляпу,  Тотила, в  грубом плаще и с
корзиной цветов в руках, вышел из комнаты. Старый Исаак снял со стены связку
ключей и пошел отворить ему дверь.
     Мирьям  осталась  одна.  В  комнате  было  тихо,  через  открытое  окно
проскользнул первый серебристый  луч  луны. Мирьям осмотрелась, потом быстро
подошла к белому  плащу,  который  Тотила оставил здесь, и  прижалась к нему
губами. Затем  встала,  подошла к окну и долго  смотрела на море, на высокие
горы и  веселый город. Губы ее слегка  шевелились, точно  в молитве,  и чуть
слышны были слова: "На  реках  Вавилонских  сидя, плакал род Иуды.  Когда же
придет день, в который утихнет твое страдание, дочь Сиона?"
     Тотила между  тем  быстро шел по  дороге  и  через час  подошел к вилле
Валерии.  Садовник,  старый  вольноотпущенный, был посвящен  в тайну молодых
людей. Он взял корзину с цветами, а Тотилу отвел в свою комнату. Долго сидел
там  молодой гот,  ожидая часа,  когда  Валерия,  простившись после  ужина с
отцом, выйдет к нему в беседку. Наконец, луна поднялась на известную высоту,
и  Тотила  быстро  направился  к условленному месту. Вслед  за ним  пришла и
Валерия.
     -- О Валерия,  как невыносимо медленно тянулось время! Как я ждал этого
часа! -- вскричал он, обнимая девушку. Но та отстранилась от него.
     -- Оставь, прошу тебя, оставь это, -- сказала она.
     -- Нет, я не могу оставить. Оглянись, как прекрасно все вокруг -- и эта
чудная летняя ночь, и  благоухающие цветы, и пение соловья. Все, все говорит
нам, что мы должны быть счастливы. Неужели же ты не чувствуешь этого?
     --  Не знаю, я счастлива и  вместе несчастна.  Меня подавляет  сознание
моей вины перед отцом, этот обман, переодевание.
     -- Да, ты  права.  Я также не  могу  больше  выносить этого, и  сегодня
именно затем  и пришел сюда, чтобы предупредить тебя,  что  мы последний раз
видимся тайком. Завтра же утром я открыто буду просить твоей руки у отца.
     -- Это самое лучшее решение, потому что...
     -- Потому что  оно спасло тебе жизнь, юноша, -- раздался строгий голос,
и из темного угла беседки выступила высокая фигура с обнаженным мечом.
     -- Отец! -- вскричала Валерия.
     Тотила быстро привлек к себе девушку, точно желая защитить ее.
     -- Прочь, варвар! Валерия, уйди от него!
     -- Нет, Валерий, --  решительно  ответил Тотила. -- Она моя, и ничто  в
мире не разлучит нас. Конечно,  мы неправы перед тобой  в том,  что скрывали
свою любовь, но ведь ты же слышал, что я решил завтра открыть тебе все.
     -- Да, к счастью твоему, я слышал, и это спасло тебе жизнь. Один старый
друг предупредил меня о  твоем обмане, и  я  пришел сюда, чтобы убить  тебя.
Теперь я дарую тебе жизнь, но ты никогда не должен более видеть мою дочь.
     --  Отец, -- решительно  заговорила тогда Валерия, -- ты знаешь,  что я
правдива, так  знай же: я клянусь своей душой,  что никогда  не покину этого
человека. Отец,  ты с такой заботливостью,  с такой любовью воспитывал меня,
что до сих пор я ни разу не чувствовала, что не имею матери. Только теперь в
первый раз мне недостает ее. Так пусть же хоть образ ее встанет теперь перед
тобой  и  напомнит  тебе ее последние  слова.  Помнишь,  ты  сам сколько раз
говорил, что,  умирая, она  взяла  с тебя обещание  не препятствовать  моему
выбору, если я не захочу остаться в монастыре и пожелаю выйти замуж.
     --  Да, дитя мое,  это была ее последняя просьба, и я обещал ей  это. И
видят боги, я готов исполнить обещание, если  выбор твой падет на римлянина!
Но отдать тебя варвару... нет, этого я не могу!
     -- Но,  Валерий,  быть может,  я  не  в  такой  степени  варвар, как ты
думаешь? -- заметил Тотила.
     -- Да,  отец, он не варвар. Присмотрись к нему,  узнай его ближе,  и ты
сам увидишь, что он --  не варвар.  Поверь, отец, что твоя дочь не могла  бы
полюбить варвара. Присмотрись к нему, -- вот все, чего мы оба просим у тебя.
     Старик вздохнул и после некоторого молчания сказал:
     -- Пойдем к могиле твоей матери, вон она под кипарисом. Там я помолюсь,
и дух этой благороднейшей женщины внушит мне,  что делать. И если твой выбор
хорош, -- я исполню свое обещание.
     ГЛАВА VIII
     Прошло несколько месяцев. Цетег сидел в  своем доме за обедом со старым
школьным  товарищем своим Петром,  посланником Византии. Оба весело болтали,
вспоминая прошлое. После обеда они ушли в кабинет и заговорили о делах.
     --  Нет,  Петр,  --  насмешливо  заметил   Цетег,   выслушав   длинную,
красноречивую  тираду,  имевшую  целью  убедить  его,  что  Юстиниан  желает
поддержать государство готов. -- Нет, не лукавь. Ведь  я слишком хорошо знаю
тебя, и ты никогда не обманешь меня.
     Петр в замешательстве молчал. В эту минуту слуга доложил,  что какая-то
дама желает видеть префекта. Тот быстро встал и вышел в приемную.
     --  Княгиня  Готелинда!  -- с  удивлением вскричал  он,  увидя  гостью,
женщину со страшно  обезображенным лицом:  левый глаз ее вытек, и через  всю
левую щеку шел глубокий шрам. -- Что привело тебя сюда?
     -- Месть! -- ответила та резким голосом, и такой смертельной ненавистью
сверкал ее единственный глаз, что Цетег невольно отступил.
     -- Месть -- кому же? -- спросил он.
     -- Дочери Теодориха! Но  я  не  хочу задерживать  тебя: я видела, как в
твои ворота прошел мой старый друг, Петр.