главный военачальник.
     -- Государь, --  ответил высокий, -- совет Велизария всегда один: долой
варваров!  С  пятнадцатитысячным войском я  уничтожил  по твоему  приказанию
государство вандалов в Африке, дай мне тридцать  тысяч -- и я сделаю то же с
готами.
     --  Хорошо,  -- ответил Юстиниан. -- Твой совет  мне нравится. Ну, а ты
что скажешь? -- обратился затем император к калеке.
     --  Император,  -- ответил тот резким голосом. -- Я против этой войны в
настоящее  время:  кто должен  защищать  свой  дом,  тому  нечего  думать  о
нападениях. С  запада, со стороны готов,  нам не грозит никакой опасности, а
на  востоке  мы  имеем  врага  --  персов,  которые  могут  уничтожить  наше
государство.
     -- С каких это пор мой великий соперник Нарзес начал бояться персов? --
насмешливо спросил Велизарий.
     -- Нарзес  никого не боится, -- ответил  тот, -- ни персов, которых  он
побеждал,  ни  Велизария,  которого  персы  побеждали.  Но  я  знаю  восток,
опасность нам грозит оттуда.  И притом, государь, постыдно для нас из года в
год золотом покупать мир у персидского хана Хозроя.
     Яркая краска залила щеки императора:
     -- Как можешь ты таким образом называть наши подарки? -- вскричал он.
     -- Подарки! А если  эти подарки запоздают на неделю, то  Хозрой  сожжет
наши пограничные села и города. Нет, государь, нечего тебе без нужды трогать
готов. Лучше сосредоточь все  свои силы на востоке, укрепи границу  и сбрось
эту  постыдную  дань  персам.  А  после этого --  если  пожелаешь, -- можешь
воевать и с готами.
     -- Не  слушай его, государь! -- вскричал Велизарий. -- Дай мне войско в
тридцать тысяч, и головой ручаюсь, что Италия будет твоей.
     -- А я ручаюсь своей головой, что Велизарий не завоюет Италии не только
с тридцатью, но и  с сотней тысяч человек. Потому что Велизарий -- герой, но
не  великий полководец. Он  был бы лучшим полководцем, если бы  не был таким
героем:  все  битвы, которые он проиграл,  были  проиграны  только из-за его
геройства.
     -- Ну, о тебе этого нельзя сказать, -- заметил Велизарий.
     -- Конечно, нельзя, потому что я не проиграл еще ни  одного сражения: я
не  герой, но я великий полководец. Вот почему, если кто завоюет  Италию, то
это буду я, имея восемьдесят тысяч войска.
     В эту минуту явился  слуга и объявил, что Александр, которого император
посылал в Равенну, возвратился и просит его принять.
     -- Скорее введи  его! -- с радостью вскричал  император. Вошел красивый
молодой человек.
     -- Что же, Александр, ты приехал один? -- спросил его император.
     -- Да, один, -- ответил тот.
     Однако, судя по твоему  последнему  письму... Ну,  в каком же положении
находится государство готов?
     --  В  очень  затруднительном. Я  писал  тебе,  что  Амаласунта  решила
отделаться  от трех  своих врагов -- Балтов. Если бы убийство их не удалось,
то ей было бы опасно оставаться в Равенне,  и она просила, чтобы  я доставил
ее сюда, в Византию.
     -- Ну, и что же? Удалось убийство?
     -- Удалось: трех герцогов уже  нет. Но в Равенне распространился  слух,
что  самый  опасный из  этих герцогов, Тулун, которого  одно  время Теодорих
думал  назначить  своим наследником, обойдя внука, не убит,  а только ранен.
Готы с угрозами толпой окружили дворец, а регентша бежала ко мне на корабль.
Я тотчас велел сняться  с якоря, но недалеко успели  мы отъехать: нас нагнал
граф Витихис и потребовал, чтобы королева возвратилась в Равенну. Так как, с
одной стороны, знатные готы, по-видимому, не верят ее вине, а с другой, если
бы она не согласилась возвратиться добровольно,  то Витихис заставил  бы ее,
она возвратилась, но перед отъездом написала тебе  письмо и велела  передать
тебе этот ларец с подарками. Вот он.
     -- Подарки отложим,  --  сказал  император. -- Сначала расскажи, каково
положение дел в Италии?
     -- Самое благоприятное для тебя. Слух об убийстве герцогов, о восстании
готов  и бегстве королевы быстро распространился по всей стране,  дело дошло
до столкновения между римлянами и готами. В Риме патриоты собрались в сенате
и решили  призвать  тебя на  помощь.  Только  гениальный  глава заговорщиков
катакомб не поверил слухам и невероятным усилием удержал римлян. А через час
стало известно, что Амаласунта  возвратилась, и страна успокоилась. Впрочем,
черный Тейя, командующий войсками в Риме, поклялся, что если хоть один волос
падет с  головы какого-либо гота, то он сравняет  Рим  с землей. Но я сообщу
тебе еще лучшую новость: не только среди римлян нашел я горячих сторонников,
но и среди готов, и даже среди членов королевского дома.
     -- Что ты хочешь сказать? -- с радостью вскричал император.
     --  Да,  в Тускии живет очень богатый  князь Теодагад, двоюродный  брат
Амаласунты.
     -- Последний в роде Амалунгов, так ведь?
     --  Да, последний. Он и еще более Готелинда -- умная, но злая жена его,
гордая дочь Балтов,  смертельно ненавидят королеву  и предлагают свои услуги
подчинить  тебе  Италию.  Вот  письмо  от  них.  Но   прочти  прежде  письмо
Амаласунты, оно, кажется мне, очень важно.
     Император вскрыл печать и начал читать.
     -- Прекрасно! -- вскричал он, окончив. -- С этим письмом я держу Италию
и государство готов в своих руках!
     И быстрыми шагами он начал ходить по комнате, забывая кланяться кресту.
     -- Прекрасно! Она просит дать ей телохранителей. Конечно, конечно  -- я
дам. Но  не две тысячи, а  много, гораздо  больше, чем ей понадобится, и ты,
Велизарий, поведешь их туда.
     -- Теперь посмотрим на ее дары. Там есть и портрет ее.
     В эту минуту портьера слегка  отдернулась, и в отверстие просунулась не
замеченная  никем  голова   женщины.  Император  между  тем  открыл  дорогую
шкатулку, выбросил из нее  драгоценности и вынул  небольшой  портрет со дна.
Взглянув на него, он невольно вскрикнул от восторга:
     -- Что  за  прелестная  женщина!  Какая  величественность! Сразу  видно
королевскую дочь, рожденную повелительницей.
     Тут  портьера  отдернулась, и  подслушивавшая  женщина вошла. Это  была
императрица  Феодора.  Ей  было  лет  около  сорока. Щеки  и  губы  ее  были
подкрашены,  брови  начернены,  --  вообще  приняты  были  все  меры,  чтобы
поддержать увядающую красоту, но и без этого она была бы еще прекрасна.
     -- Чему ты радуешься, мой повелитель? -- спросила она льстивым голосом,
подойдя к императору. -- Не могу ли и я разделить эту радость?
     Все присутствующие  бросились  перед  ней ниц, как и перед императором.