отравлении!
     -- Не бойся.  Никто ничего не узнает. Врачи велели ему выпивать  каждый
вечер  после  прогулки  стакан  вина, к которому подмешивают какие-то капли.
Этот стакан ставят  обыкновенно вечером на столе в старом храме Венеры. Этот
стакан нам и понадобится.
     -- А Камилла знает об этом?
     -- Храни Бог! Не проговорись и ты -- она предупредит его.
     В эту минуту в комнату вбежала Камилла и со слезами бросилась к матери.
     -- Что случилось? -- спросил Цетег.
     -- Ах, он никогда не любил  меня! -- вскричала Камилла. -- Он относится
ко мне  с каким-то состраданием, снисходительностью;  Часто замечала я в его
глазах тоску,  боль,  точно я  чем-то оскорбила  его,  точно  он  благородно
прощает мне что-то, приносит жертву.
     -- Мальчики всегда воображают, что они приносят жертву, когда любят.
     --  Аталарих  вовсе  не  мальчик!  --  вскричала Камилла,  и  глаза  ее
загорелись. -- Над ним нельзя смеяться!
     -- А? -- с удивлением спросила  Рустициана. -- Так ты уже не презираешь
короля?
     -- Ненавижу всей душою, -- ответила девушка. -- И он должен умереть, но
смеяться над ним нельзя.
     Через несколько дней весь двор был поражен новым шагом молодого короля:
он  сам созвал государственный совет  --  право, которым раньше пользовалась
Амаласунта. Когда все собрались, король начал:
     -- Моя царственная мать, храбрые  готы  и  благородные  римляне! Нашему
государству грозят опасности, устранить которые могу только я, король.
     Никогда  еще  не говорил  он так, и все в удивлении  молчали.  Наконец,
Кассиодор начал:
     -- Твоя мудрая мать и преданнейший слуга Кассиодор...
     --   Мой  преданнейший  слуга  Кассиодор  молчит,  пока  его  король  и
повелитель не обратится за советом,  -- прервал его Аталарих.  --  Мы  очень
недовольны тем, что делали до сих пор советники нашей  царственной матери, и
считаем  необходимым  немедленно  исправить  их ошибки. До  сих пор мы  были
слишком  молоды  и  больны,  теперь  мы уже чувствуем  себя вполне способным
приняться  за  дело  и  сообщаем  вам,  что  с   настоящего  дня  регентство
отменяется, и мы принимаем бразды правления в собственные руки.
     Все  молчали:   все  побоялись   грозы,  только  что  прогремевшей  над
Кассиодором. Наконец, Амаласунта, пораженная волей сына, заметила:
     -- Сын мой, но ведь годы совершеннолетия, по законам императора...
     -- Законами императора, мать, пусть руководствуются  римляне.  Мы же --
готы   и   живем    по   готскому   праву:   германские   юноши   становятся
совершеннолетними  с  той  минуты,  когда  народное  собрание   признает  их
способными  носить   оружие.  Вот   почему   мы   решили   пригласить   всех
военачальников,  графов  и всех  свободных  мужей  нашего  народа  изо  всех
провинций государства' на военные игры в Равенну через две недели.
     -- Через две недели! -- заметил Кассиодор. --  Но в такой короткий срок
невозможно разослать приглашения.
     -- Это уже  сделано.  Мой старый оруженосец Гильдебранд и граф  Витихис
позаботились обо всем.
     -- Кто же подписал указы? -- спросила Амаласунта, едва придя в себя.
     --  Я сам,  дорогая мать. Надо  же показать  приглашенным,  что я  могу
действовать самостоятельно.
     -- И без моего ведома? -- продолжала регентша.
     --  Без   твоего  ведома  я  действовал  потому,  что  ты  бы  ведь  не
согласилась, и  тогда мне  пришлось бы действовать без твоего согласия.  Все
молчали, и король продолжал:
     --  Кроме того,  мы находим, что нас  окружает слишком  много  римлян и
слишком мало  готов. Поэтому мы вызвали из  Испании наших  славных  герцогов
Тулуна,  Пицту  и Иббу.  Вместе  с графом  Витихисом эти три  храбрых  воина
осмотрят  все  крепости,  войска  и  корабли  государства,  позаботятся   об
исправлении всех недостатков в них.
     "Необходимо тотчас спровадить их", -- подумал про себя Цетег.
     -- Мы вновь вызвали ко двору нашу прекрасную сестру Матасунту. Она была
изгнана в  Тарент  за то, что отказалась выйти  за  престарелого  римлянина.
Теперь  она должна возвратиться, -- этот лучший  цветок нашего  народа --  и
украсить собой наш двор.
     -- Это невозможно! -- вскричала Амаласунта.  -- Ты нарушаешь  права  не
только королевы, но и матери.
     -- Я -- глава семейства, -- ответил король.
     -- Но  неужели ты думаешь, сын мой,  что готские военачальники признают
тебя совершеннолетним?
     Король покраснел, но прежде  чем успел ответить, раздался суровый голос
подле него:
     -- Не беспокойся об этом, королева. Я учил его владеть оружием и говорю
тебе: он может помериться с любым врагом, а о ком старый Гильдебранд говорит
так, того и все готы признают способным.
     Громкие  крики одобрения готов  подтвердили слова старика. Цетег видел,
как все его планы рушатся, он сознавал, что необходимо во что бы то ни стало
поддержать власть регентши, не допустить, чтобы Аталарих стал самостоятелен.
Но прежде чем он решил вмешаться, король произнес:
     -- Префект Рима, Цетег!
     Префект вздрогнул, но тотчас выступил вперед.
     -- Я здесь, мой король и повелитель, -- ответил он.
     --  Не  имеешь  ли  ты чего-либо важного сообщить нам  из Рима?  Каково
настроение воинов там? Как относятся они к готам?
     -- Они уважают их, как народ Теодориха.
     -- Нет ли каких-либо оснований  опасаться за  спокойствие в городе?  --
продолжал допрашивать король.
     -- Нет, ничего, -- ответил Цетег.
     --  В таком случае ты плохо знаком с настроением Рима или злоумышляешь.
Неужели  я  должен сообщить  тебе, что делается  во  вверенном тебе  городе?
Рабочие на твоих укреплениях  поют  насмешливые песни о готах, обо мне. Твои
воины  во  время  военных  упражнений  произносят угрожающие речи.  По  всей
вероятности  образовался широкий заговор,  во главе которого стоят сенаторы,
духовенство.  Они  собираются  по ночам  в  неизвестных  местах.  Соучастник
Боэция, изгнанный из Рима Альбин снова там, и скрывается... знаешь ли где? В
саду твоего дома.
     Глаза всех  устремились на Цетега -- одни в изумлении, другие с гневом,
иные со страхом. Амаласунта  дрожала за  своего поверенного. Он один остался
совершенно спокоен. Молча, холодно смотрел он в глаза королю.
     -- Защищайся же! -- закричал ему король.