-- О нет! Нет! -- кричала Мирьям, силясь вырвать труп.
     -- Женщина! Пусти! И он поднял топор.
     Но  Мирьям,  не  дрогнув, посмотрела ему в  глаза,  не  выпуская из рук
голову старика.
     -- Ты храбра, девушка! -- сказал он, опуская  топор. -- И ты прекрасна,
как лесная дева у нас в Льюсахе. Чего ты хочешь?
     -- Если Бог  моих отцов смягчил твое сердце, то помоги мне отнести труп
в сад  и положить его в гроб, который он  сам приготовил, там  уже лежит моя
мать Сара лицом к востоку. Туда положим и его.
     -- Хорошо, идем.
     Гарцио  нес  труп, а она  поддерживала  голову отца.  Пройдя  несколько
шагов,  они подошли к могиле, покрытой большим камнем. Гарцио отвалил камень
и опустил труп в могилу, лицом к востоку.
     Молча,  без  слез  смотрела Мирьям  в  могилу. Такой несчастной,  такой
одинокой чувствовала  она себя  теперь. Гарцио осторожно положил  камень  на
место.
     -- Иди, -- с состраданием сказал он ей.
     -- Куда? -- беззвучно спросила Мирьям.
     -- А куда ты хочешь? -- спросил Гарцио.
     --  Не знаю.  Благодарю, --  сказала  Мирьям и,  сняв  с шеи амулет  --
золотую монету из иерусалимского храма, протянула ее солдату. Но тот покачал
головой.
     -- Нет,  -- сказал он  и, взяв ее  руку, положил  себе на глаза. -- Это
принесет мне счастье  в жизни. А  теперь мне  надо  уйти. Мы  должны поймать
графа Тотилу. Прощай!
     Имя Тотилы  заставило Мирьям придти в  себя, один только взгляд бросила
она  еще на  тихую могилу и быстро выбежала из  садика к воротам. Она хотела
выбежать на дорогу, за город, но ворота были опущены, а подле стояли  люди в
готских шлемах и с готскими щитами.
     -- Едет, едет! -- закричали вдруг эти люди.  -- Слышен топот лошадей...
Эй, девочка, назад!
     Снаружи между тем раздался громкий голос Тотилы:
     -- Откройте ворота! Откройте! Впустите!
     --  Что это?  --  подозрительно  спросил  Торисмут, скакавший  рядом  с
Тотилой.  --  В лагере врага и по дороге  точно  все  вымерли.  В эту минуту
раздался звук рога со стены.
     -- Как отвратительно играет он!
     --  Это,  верно, вельх, --  ответил  Тотила.  -- Должно  быть,  Улиарис
вооружил вельхов.
     -- Откройте ворота! -- снова закричал он.
     Опускные ворота медленно поднялись. Тотила хотел уже въехать, как вдруг
из ряда воинов выбежала женщина и бросилась прямо под ноги его лошади.
     --  Беги!  Враги  хотят поймать  тебя  в западню:  город взят! Тут  она
замолчала, копье пронзило ей грудь.
     -- Мирьям! -- в ужасе закричал Тотила и дернул лошадь  назад. Торисмут,
давно уже  подозревавший  истину, быстро  перерезал  мечом канат, на котором
поднимались  и опускались ворота, и те  мгновенно опустились  перед Тотилой.
Целый град стрел и копий понесся сверху. Но Тотила не двигался.
     -- Поднимите ворота! -- кричал Иоанн.
     --  Мирьям! Мирьям! -- с глубокой тоской повторял Тотила. И она еще раз
открыла глаза и взглянула на него с такой любовью, что он все понял.
     -- За тебя! -- прошептала она.
     Тотила забыл и Неаполь, и  смертельную  опасность, в  которой находился
сам.
     -- Мирьям! -- еще раз крикнул он, протягивая к ней руки.
     Между  тем, ворота  начали  подниматься. Тут  Торисмут  схватил  лошадь
Тотилы  за  повод,  повернул  ее  назад и слегка  ударил.  Вихрем  помчалась
кобылица по дороге.
     --  Теперь догоняйте! -- крикнул  Торисмут, следуя за Тотилой. С криком
бросились воины Иоанна в погоню, но уже стемнело, и пришлось вернуться.
     -- Где девчонка? --  с  яростью спросил Иоанн, как только возвратился в
город.  Но никто не мог сказать, куда делся труп  прекрасной девушки. Только
один человек знал это --  Гарцио. В суматохе он поднял ее и осторожно, точно
спящего ребенка, отнес в садик подле башни, снял там большой камень с только
что закрытой  могилы и тихо положил  дочь  рядом  с отцом. Издали доносились
крики гуннов,  грабивших город, стоны  раненых, виднелось зарево  пожаров. А
Гарцио  все смотрел на покойницу. Ему очень  хотелось  поцеловать ее,  но на
лике  ее было столько благородства,  что он не осмелился. Бережно положил он
ее лицом к востоку и, сорвав розу, которая цвела подле могилы, положил ей на
п>удь.  Потом он хотел уйти получить свою  часть в  общем  грабеже, но не
пошел. И  целую ночь простоял он, склонившись  на копье,  у гроба прекрасной
девушки.
     Он смотрел на  звезды и  прочел древнюю  языческую  молитву о  мертвых,
которой его научила его мать  там далеко, на берегах Льюсаха. Но эта молитва
не успокоила  его,  и он задумчиво  прочел еще христианскую -- "Отче наш". А
когда взошло солнце, он заботливо прикрыл могилу камнем и ушел.
     Так бесследно исчезла Мирьям. Но жители Неаполя, которые любили Тотилу,
рассказывали,  что  его  ангел-хранитель, в образе  девушки  чудной красоты,
спустился с неба, чтобы спасти его, и затем снова улетел на небеса.
     ГЛАВА IV
     После  падения Неаполя  Тотила  отправился  в  Рим и  дорогой  встретил
Гильдебада с  несколькими  тысячами готов,  которых  Витихис выслал  ему  на
помощь, рассчитывая двинуться  вслед  за ним  и  самому  с большим  войском.
Теперь  же,  когда Неаполь  пал, братьям  ничего не оставалось  делать,  как
возвратиться назад в Рим, к главным силам.
     Потеря этого важного  города совершенно изменила план короля,  который,
имея  всего  двадцать  тысяч воинов,  решил остаться в Риме. Готам очень  не
нравилось бездействие,  особенно после  того,  как  они  услышали  от Тотилы
подробности сдачи  Неаполя. К тому  же каждый день в Рим приходили  вести  о
том,  что  города  один за другим добровольно сдавались Велизарию, вскоре во
власти  готов не осталось  ни одного города  до  самого  Рима. Войско  готов
требовало битвы у  ворот Рима. Некоторое время Витихис и сам  думал об этом,
тем  более, что Рим, благодаря  заботам префекта, был прекрасно укреплен. Но
вскоре он увидел, что и Рим готы не смогут удержать, ибо,  как только явится
Велизарий,  население  Рима  --  больше ста  тысяч  прекрасно  вооруженных и
обученных воинов -- перейдет на сторону врага.
     И Витихис  решил оставить Рим и отступить в крепкую и надежную Равенну,
стянуть туда силы готов и потом с большим войском двинуться на врага.
     Это  решение  было  большой  жертвой -- ему  было  бы  гораздо приятнее
вступить  в  бой, чем  отступать перед  врагом царства. Потом,  что подумает