паренек,  выросший  в  деревне,  он  ждал  предстоящей  войны,  как школьник
каникул.  Но  в  этот  день он был хмур и молчалив и лишь изредка произносил
слово из внимания к своему товарищу.
     - Скажи  мне,  Аллейн  Эдриксон, - вдруг начал он, когда они скакали по
извилистой  тропе,  которая  вела  через  Борнемаутские  холмы,  -  тебе  не
кажется, что за последнее время леди Мод бледнее и молчаливее, чем обычно?
     - Может быть, - коротко отозвался Аллейн.
     - И  предпочитает с рассеянным видом сидеть в своем алькове, чем весело
мчаться  на  охоту,  как  бывало прежде. По-моему, Аллейн, то, чему ты учишь
ее,  отняло у нее жизнерадостность. Учение ей не по силам, как тяжелое копье
легкому всаднику.
     - Так приказала ее матушка, - ответил Аллейн.
     - Но  ведь  леди  Найджел  -  при  всем  моем  почтении  к ней - скорее
пристало  бы  вести  в  атаку  отряд  солдат, чем воспитывать такую хрупкую,
белоснежную  девицу. Слушай, Аллейн, я скажу тебе то, чего не говорил до сих
пор  ни  одной  живой  душе. Я люблю прекрасную леди Мод и отдал бы до капли
всю кровь моего сердца, чтобы угодить ей.
     Он говорил задыхаясь, и в лунном свете его лицо пылало.
     Аллейн  промолчал,  но  ему почудилось, будто его сердце превратилось в
ледяной ком.
     - У  моего  отца  богатые  земли,  -  продолжал Питер, - они тянутся от
Фэрем-Крика  до  склонов Портсдаун-Хилла. Там засыпают хлеб в закрома, рубят
деревья,  мелют  зерно  и  пасут  стада  овец,  и всякого добра сколько душе
угодно,  а  я  единственный  сын. И я уверен, что сэр Найджел был бы доволен
таким союзом.
     - А как думает сама леди Мод? - спросил Аллейн пересохшими губами.
     - Ах,  парень,  в  том-то  и  вся беда, только головой качнет или глаза
опустит,  когда  я  хоть  словом  обмолвлюсь о том, что у меня в душе. Легче
было  бы  завоевать  любовь  снегурки,  которую  мы слепили прошлой зимой во
дворе  замка.  Я  попросил у нее вчера вечером только ее зеленый шарф, чтобы
носить  на  моем  шлеме  как  ее  значок, но она рассердилась и заявила, что
бережет  его  для  человека  получше,  и тут же попросила прощения за резкие
слова.  И  все-таки  она не хочет ни брать их обратно, ни подарить мне шарф.
Тебе не кажется, Аллейн, что она кого-то любит?
     - Нет,  не  могу  этого  сказать,  -  ответил  Аллейн, но сердце у него
вздрогнуло от внезапно родившейся надежды.
     - Мне  так  подумалось.  А  кого,  не  знаю.  В самом деле, кроме меня.
Уолтера  Форда  да  тебя,  а  ты  ведь наполовину лицо духовное, да еще отца
Христофора из монастыря и пажа Бертрана, кого она здесь видит?
     - Не  могу  сказать,  -  отрывисто  повторил  Аллейн,  и оба оруженосца
поехали дальше, каждый погруженный в собственные мысли.
     На  другой день во время утреннего урока учитель действительно заметил,
что  его  ученица  бледна и измучена, взгляд у нее потухший, движения вялые;
увидев эту тревожную перемену, он испытал горестное чувство.
     - Боюсь,  что ваша хозяйка больна, Агата, - сказал он камеристке, когда
леди Мод вышла из комнаты.
     Девушка искоса посмотрела на него смеющимися глазами.
     - От этой болезни не умирают, - ответила она.
     - Дай бог! - воскликнул он. - Но скажите мне, Агата, что у нее болит?
     - Мне  кажется,  я  могла бы указать на другое сердце, которое страдает
тем  же  недугом,  - сказала та, снова взглянув на него искоса. - Неужели ты
не знаешь, что это, - ведь ты такой искусный лекарь?
     - Да нет, просто она кажется мне очень утомленной.
     - Ну,  так  вспомните,  что всего через три дня вы все уедете и в замке
Туинхэм  будет  тоскливо,  как  в монастыре. Разве этого недостаточно, чтобы
дама опечалилась?
     - Это  правда,  конечно,  -  ответил  он.  -  Я забыл, что ей предстоит
разлука с отцом.
     - С  отцом!  -  воскликнула  камеристка,  усмехнувшись. - Ах, простота,
простота!
     И  она  вылетела  в  коридор,  точно стрела, а Аллейн стоял, растерянно
глядя  ей  вслед,  охваченный  сомнением  и надеждой, едва дерзая понять тот
смысл, который как будто крылся в ее словах!


                                 Глава XIII

КАК БЕЛЫЙ ОТРЯД ОТПРАВИЛСЯ ВОЕВАТЬ

     День  св.  евангелиста  Луки  настал  и  прошел,  и  только  ко дню св.
Мартина,  когда  забивают  скот,  Белый  отряд  был готов к выступлению. Под
громкие  звуки  рогов,  раздававшиеся  с главной башни и у ворот, и веселый,
воинственный  треск  барабана  солдаты  собирались на внешнем дворе, держа в
руках  зажженные  факелы,  так  как еще не забрезжил рассвет. Аллейн из окна
оружейной  смотрел  на странное зрелище: перед ним был круг желтых трепетных
огней,  строй  воинов  с  суровыми  бородатыми  лицами,  отблески факелов на
оружии,  лошади,  опустившие  морды.  Впереди стояли лучники в десять рядов,
окаймляли  же  строй  младшие командиры: они сновали взад и вперед и равняли
ряды,  отдавая  короткие  распоряжения.  Позади виднелась кучка закованных в
латы  всадников,  их  копья  стояли  торчком,  цветные  кисти  свисали вдоль
дубовых  древков.  Всадники  были  так  неподвижны и безмолвны, что их можно
было  бы  принять  за  металлические  статуи;  лишь время от времени одна из
лошадей  быстро  и  нетерпеливо  била  копытом  и  терлась  о  сбрую,  когда
натягивала  ее,  или  трясла головой. На расстоянии копья от всадников сидел
тощий  и  долговязый  Черный  Саймон, ратник из Нориджа, его свирепое, резко
очерченное  лицо было обрамлено сталью шлема, на правом плече висел шелковый
значок  с  пятью  алыми  розами.  По  краю  освещенного  круга стояли слуги,
солдаты  будущего  гарнизона  и  маленькие  группы  женщин; они всхлипывали,
сморкались  в уголки фартуков и пронзительно выкрикивали имена своих святых,
чтобы те охраняли Уота, или Уилла, или Питеркина, взявшихся за ратный труд.
     Молодой  оруженосец  наклонился  вперед,  вглядываясь  в  это волнующее
зрелище  военных сборов, и вдруг услышал у своего плеча короткий, отрывистый
вздох  - это была леди Мод; она стояла, прислонившись к стене, прижав руку к
сердцу,   прекрасная  и  стройная,  как  полураспустившаяся  лилия.  Девушка
отвернулась  от  него, но он видел по ее судорожному дыханию, что она горько
плачет.
     - Увы!  Увы!  -  воскликнул он, глубоко огорченный ее слезами. - Чем вы
так опечалены, госпожа?
     - Я  смотрю  на  этих храбрых людей, - ответила она, - подумать только,
сколько  их  уходит  и  как мало вернется! Я видела уже такое зрелище, когда